Камикадзе
Шрифт:
(двадцать полин...)
Вместо этого, не появись на пороге Густав, он схлопотал бы пулю в голову. Все просто: он приехал в Москву... посидел в «Макдональдсе»... попил пива... потом его убили.
В кафешке играла незнакомая Даниилу радиостанция. Из московских, недавно появившихся. Пили они противное вино. У вина был вяжущий привкус.
– Как ты? – спросил он Артема.
Так себе реплика, но нужно же с чего-то начинать?
– Нормально. Совсем нормально.
– Знаешь, Артем... пойми меня правильно... Я...
Артем внимательно смотрел на него .
– Знаешь,
– В смысле?
– Ну... слиться по-тихому – и делу конец?
– Не возникало.
(глупо получилось...)
– Пойми правильно, я не о том, чтобы кого-то предать... подвести. Просто... На самом деле то, что происходит с нами в последнее время... Жуть какая-то...
Артем промолчал. Даниил попробовал сказать то же самое иначе:
– Через четыре дня будет еще хуже. Мы погибнем. Нас всех убьют, или посадят, или еще что-нибудь. Увы, недолго мое тело будет жить на земле! Это все всерьез... Это все очень всерьез.
– Да. Я знаю. Я готов.
– К чему ты готов? Ты всерьез понимаешь, что жить осталось ЧЕТЫРЕ ДНЯ? Друг мой! Какого хрена мы тогда сидим в этой помойке?
– Чего ты разорался? Ты не думай, что я выпендриваюсь. Просто я не знаю, как об этом сказать. Как ни скажу – глупости получаются. Я действительно много думал... обо всем этом. Я не передумаю. А ты, если хочешь, откажись. Я поговорю с Густавом, он согласится.
(его не переубедить... это ведь не он лежал на грязном полу... и едва не писался от страха...)
– Я не об этом... Просто на самом деле я устал.
– От чего ты устал?
– Не знаю. От всего.
Они снова помолчали.
– Не понимаю я, когда вы, парни из столиц, так говорите...
– Точно. Если я родился в Петербурге, то устать не могу. Да?
– Можешь, наверное...
Они помолчали. Артем спичкой рисовал на салфетке карикатурную рожицу. Получилось довольно смешно.
– Знаешь, где я родился?
– Знаю. В Воронеже.
– Был когда-нибудь?
– В Воронеже? Зачем?
– Городишко маленький, вонючий. Часов в семь темнеет – и пиздец. Пойти некуда. И по радио только Шуфутинские и всякие блядские «А-хи». Хоть вешайся. Ты даже не представляешь, что это такое...
Он допил вино и поставил стакан на стол.
– Я первый раз алкоголь попробовал лет на шесть позже, чем знакомые. Они уже давно пили... а я отказывался. Не хотелось. Зато как попробовал... Понимаешь, у меня организм алкоголь не держит, блюю все время. Всем противно... да и мне тоже противно. Зато с утра парни подыхают, а я как новенький... могу начинать снова. Ну, я и начинал... Один раз два месяца подряд пил... каждый день. То есть вообще без перерыва. Я тогда все ждал, когда меня наконец посадят.
– За что?
– За что-нибудь. У нас всех – за что-нибудь. Мне казалось, что таких парней, как я, обязательно должны посадить. Да и развлекался я... так себе развлечения... У друга девчонка была. Он ее любил. Я как-то зашел к ней... сказал, что Валера просил с ней поговорить... завел в подвал и изнасиловал. Несколько раз подряд.
– Зачем?
– Не знаю... Захотелось. Зуб ей выбил...
– Артем, ты сумасшедший?
– То есть девчонка мне была не нужна. Просто... мне хотелось доказать... что я на самом деле живой... Понимаешь?
– Ты сам-то это понимаешь?
– Валере этому... потом... когда он полез мне из-за нее морду бить... я так навешал, что его из реанимации только через две недели перевели. После этого я в Питер и перебрался.
– Не говори «Питер». Говори «Петербург». На худой конец «Ленинград». «Питер» – это московская кличка моего города.
– А в Воронеже у меня девчонка осталась. Олей звать. Мальчишку мне родила... Антона.
– У тебя есть сын?!
– Я его с тех пор и не видел ни разу.
Даниил подумал над тем, что сказал Артем. Потом спросил:
– Ты им хоть пишешь?
– С какой стати?
Даниил полез за сигаретами. Он знал этого парня много месяцев... как-то они вместе с ним и Лорой занимались групповым сексом... у Артема оказался вполне приличного размера член... за последнее время они выпили чуть не цистерну алкоголя...
(а теперь я действительно все это слышу?! от артема?!)
– Я и в Питере первое время так жил... С утра до вечера пил. Много недель подряд. То есть понимаешь, да? МНОГО недель... Украл куртку у парня, у которого жил в общежитии. А потом все изменилось... Я куплю еще вина. Тебе взять?
– Да. Красного... Или лучше водки? Здесь есть водка?
Артем все равно купил вина. Оно по-прежнему было противным.
– А два года назад... Я просто почувствовал... Я пошел на рок-фестиваль... не собирался идти, пил перед этим, не до фестивалей было... но пошел... не помню зачем... В тот вечер пел Егор Летов. Слышал?
– Слышал.
Для петербургской ячейки «Прямого действия» Летов был иконой. Старый магнитофон, стоявший в штабе «Действия», с утра до вечера орал летовским голосом. Даниилу Летов не нравился. Он предпочитал англоязычные аналоги.
– Я пришел на концерт... хотя до этого и не представлял, кто такой этот Летов... а он вышел на сцену, набросил на плечо ремешок гитары... как автомат в руки взял... и все! Он еще первый аккорд не успел взять, а двадцать пять тысяч парней уже сошли с ума. Я стоял и слушал... а он говорил мне о том, о чем больше никто мне не говорил... об анархистах, которые знают Смерть... о товарище Ким Ир Сене и о Северной Корее, где тоже хорошо... о Революции... Он орал лично мне: «Вижу, поднимается с колен моя Родина!.. Вижу, приходит Она – Революция!..» И вокруг меня стояли тысячи парней в черной коже, и мы все орали: «Революция!» Он пел, а мне казалось... что Революция – это женщина... ты знаешь, что означают слова «непроизвольная эякуляция»?.. а после концерта менты начали разгонять толпу, и мы мочили их велосипедными цепями. По глазам. Потому что менты били наших парней, а мы били их. Мы сожгли их автобус, потому что нас было больше и мы были злее, а они ничего не могли с нами поделать – вообще ничего! И знаешь, Писатель, я тогда, может, впервые в жизни понял – я не свинья. Что живу плохо не потому, что я плохой, а потому, что меня заставили так жить... потому что есть враги... те, кому выгодно, чтобы я был скотом.