Камни Господни
Шрифт:
— Надобно по волчьему следу походить. И там, где следы сходятся, поставить ихнее капище.
— Услышал бы отец Варлаам, о чем мы сейчас говорим, — вздохнул Строганов, но тут же махнул рукой. — Валяй, сказывай, какое капище надо ставить?
— Волчье, — глаза Пахома азартно заблестели. — Для того на распутье надо вкопать бревно — волчьего истукана, чтобы оно на сажень или аршина на три из земли торчало. Затем, привязать к нему убитого лося, да так, чтобы головой на вершину насел, а задними копытами ткнулся в снег.
— Может, корову привяжем, или свинью? — Строганов вопросительно посмотрел на Пахомку. — Я слышал, что волков еще и на козу ловят.
— Нет, нельзя! — запальчиво отрезал Пахомий. — Сохатый не еда, и не приманка, это ихний Царь! Они не жрать на капище придут, а соберутся учинить волчью службу. И покудова голова лосяти будет на истукане, вовек с того места не уйдет стая, хоть живыми их режь, хоть огнем жги!
— Вот это мне по нутру! Кот видит молоко, да у него рыло коротко. А ты, Данила, что думаешь?
— Если в стае будет хотя бы пять волков, вроде того, с каким столкнулся по дороге в Орел, то нас ожидает кровавая резня, — спокойно ответил Карий. — Много народа с собой не возьмешь, в лесу только друг дружке мешать станут, да с испугу сами себя перестрелять могут. Да и на рану эти звери очень крепки — хуже медведя будут. Еще надо помнить, что в бою волк дерется до победы или до смерти. Пока не известно, кто из нас возьмет верх.
Весть о готовящемся волчьем лове облетела городок быстро. Впрочем, Строганов о нем и не скрывал, решив покончить с пришлой стаей на великомученика Феодора Тирона, утверждая, что нашел способ снискать покровительство святого воина, доверив руководство своим отрядом юному новобранцу. Пока отрок искал в лесу место под звериное капище, Григорий Аникиевич принялся отбирать людей, желающих поучаствовать в облаве. Строганов платил щедро, и от охочих отбоя не было, но Карий настоял на том, чтобы взять в дело не больше дюжины стоящих стрелков.
Поутру третьего дня к строгановскому двору ворвался негодующий Трифон. Неистовствовал у ворот, колошматя поленом не противящуюся побоям стражу, вопия:
— Слушай меня, неверный и блудный божий раб! Забыл ли ты заповедь: не делать идолов? Ответствуй, проклятый отступник, отвори ворота, пусти на двор, окаянный!
Григорий Аникиевич с укоризной посмотрел на Карего:
— Зачем ты его сюда притащил? Сидел бы себе в Пыскорах, да мучил братию. Там от него уже все наплакались.
— Отворять пойдешь? Хочешь, вместе потолкуем?
— Куда там, отворять! Он мне весь двор разнесет и самому голову проломит! Всыпать бы ему плетей, так ведь грех, святой человек! — Строганов раздосадовано махнул рукой. — Пойду, через ворота поговорю, авось уймется.
Григорий Аникиевич подошел к воротам и, вглядываясь в узкую щель, тихонько шепнул:
— Охлынь, старче! Браниться хочешь, так иди к вогулам, там обличай грешных и просвещай язычников сколь душе угодно. Это их бесовские волки моих людей поедом едят.
Старец, в разодранной на груди рясе, и, с посыпанными пеплом волосами изо всех сил лупил по воротам, целясь в место, откуда доносился строгановский голос:
— И поразит Господь отступников, и будут они как тростник, колеблемый в воде, и извергнет их из земли доброй за то, что они сделали у себя идолов, раздражая Господа!
— По добру говорю, уймись, старче, не доводи до греха! — в ответ запалялся Строганов.
— Много у меня гонителей и врагов, ибо вижу отступников и маловеров, и сокрушаюсь, о том, что не хранят они слова Твоего!
Трифон яростно орудовал поленом, словно тараном, так, что Григорию Аникиевичу показалось — что вот-вот ворота рухнут, рассыплются в щепы, но не от малого березового обрубка, а от неведомой, исходящей от старца силы.
— Тришка, слышь, меня, — прохрипел Строганов. — Я ведь сейчас прикажу страже тебя выпороть, затем мазать дегтем и валять в перьях куриных. А грех не только на мне будет, но и на людей подневольных ляжет, значит и на тебя, что из-за гордыни твоей, меня, раба грешного, ввел во искушение.
Выслушав Строганова, старец прекратил ломать ворота, отбросив полено прочь:
— Прав ты, Григорий Аникиевич. Не пристало обличать мне, во грехе погрязшему, да в беззаконии исчахшему. Посему сегодня же ухожу из Орла-городка. Но ты запомни слова мои: дело в слепоте своей замыслили. А если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму.
Глава 15. Сеча
На Феодора Тирона охотники собрались до рассвета. Выстроив стрелков во дворе, Григорий Аникиевич лично проводил осмотр каждого: остро ли наточен нож, ладно ли подогнано снаряжение, достаточно ли припасено пороха и пуль.
— А ну, попрыгай: слышь, брякает! Затяни ремень, чтоб стало тише могилы!
Подойдя к стоящему среди охотников Васильке, Строганов всплеснул руками:
— Мать честная, кошка лесная, тебя-то сюда каким лядом занесло?
— Казак будет со мной в паре, — спокойно сказал Карий. — Затем сюда и пришел, пусть отрабатывает хлеб.
Строганов удивленно покачал головой:
— Будь по-твоему. Только малый не в себе, как бы через него всему делу худо не вышло.
Опираясь на обмотанный тряпицами костыль, на проводы вышел Савва. Тяжело подойдя к Даниле, шепнул:
— Спасибо тебе за Васильку. Жаль, не могу с вами…
— За что благодаришь? Не гулять пошли, а жизни разменивать со зверем лютым, — Карий посмотрел на послушника. — Мужики того не ведают, что половина домой не вернется.
— Что Григорий Аникиевич? Тоже с вами?
— С нами. Говорил, что надо остаться. Да только он слышать то хочет, о чем сам думает.
Осмотрев стрелков, Строганов довольно хлопнул в ладоши:
— Сейчас поедем на санях, затем за версту до капища встанем на лыжи и обложим стаю. Пахомка разведал, все уж нас заждались, замолившись своему истукану. Как выйдем на огневой рубеж, то стрелять будем парою по очереди: один палит, другой прицел держит. Все ясно. И смотрите, чтобы не вышло, как у девушки Гагулы.
— А что у ей вышло? — вытаращил глаза Васильке