Камни вместо сердец
Шрифт:
– Простите меня, сэр. За паром я ничего не видела, – принялась оправдываться пожилая женщина.
– Думаю, что все ты видела. Так что поберегись, мамаша! – проворчал Николас, а затем, повернувшись ко мне, проговорил уже ровным голосом: – Итак, брат Шардлейк, быть может, вы скажете нам, каким образом хотите приступить к делу? Как вы видите, с Хью можно поговорить прямо сейчас.
Однако я решил допросить молодого Кертиса после всех прочих, чтобы получить представление об этой странной семейке, о чем и сообщил хозяину:
– Я предполагал сперва выслушать вас, сэр. А потом Фальстоу и вашу жену.
Хоббей
– Это приемлемо для вас?
Тот склонил голову:
– Вполне.
– Тогда я разрешу ребятам отправиться на соколиную охоту – они как раз спрашивали об этом. – Николас глубоко вздохнул. – Приступим. Мы можем воспользоваться моим кабинетом.
– Я хочу, чтобы Барак был со мной и делал заметки, – проговорил я.
– Я принес с собой бумагу и перо, мастер Хоббей, – бойко добавил мой помощник. – Если можно, предоставьте мне немного чернил.
– Клерки нам не нужны! – отрезал Винсент.
– Клерки всегда присутствуют при снятии показаний, разве не так? – Я невозмутимо посмотрел на него. – Ради точности ведения протокола.
– Ну, раз так, – вздохнул мой оппонент. – Пошли, Фиверйир, раз там будет Барак, то и ты должен присутствовать. Дополнительный ненужный расход для клиента мастера Шардлейка.
Богато украшенный и просторный кабинет Хоббея располагался на первом этаже. В нем находился широкий стол с многочисленными ящиками, на стене над ним было несколько полок, а дополняли обстановку прекрасные деревянные сундуки. Кресла были расставлены кружком перед окном. На стене висел портрет монахини-бенедиктинки: ее шею и лицо окружали накрахмаленные белые складки и черная вуаль.
– Предпоследняя аббатиса Вервелла, – кивнул на картину хозяин.
– Какое интересное лицо! – заметил я. – Внимательное и задумчивое…
– Вы тоже понимаете толк в живописи, мастер Шардлейк. – Лицо мастера Николаса расслабилось, и на нем появилась странная застенчивая улыбка.
– Надо начинать, сэр, – с некоторой резкостью проговорил Дирик. Взяв со стола пару чернильниц, он передал их Бараку и Фиверйиру.
Хоббей пригласил нас сесть и занял место у своего стола. На нем располагались большие песочные часы: в прекрасной нефритовой оправе находились прозрачные склянки, одна из которых была полна белого мелкого песка. Он повернул их, и песок тонкой струйкой полился вниз.
– Для начала, сэр, – начал я, – не могли бы вы рассказать о своем происхождении? Вчера вы упоминали о том, что жили в Германии?
Посмотрев на песочные часы, хозяин дома сложил на коленях свои узкие, холеные ладони:
– Мальчишкой я исполнял обязанности посыльного, связывавшего торговцев шерстью с немецкими торговцами в Стальном дворе. После этого я отправился в Германию, чтобы научиться профессии, а потом вернулся оттуда и со временем сделался членом компании торговцев тканями.
– Когда вы познакомились с Кертисами?
– Это случилось семь лет назад, – продолжил Хоббей тем же спокойным и ровным тоном. – Монастыри начали рассыпаться, как кегли, все добивались выгоды в Коронном суде. A я решил отойти от дел.
– Достаточно рано, не так ли? – Я не стал спрашивать его о долгах – время для этого еще не пришло.
– Я находился в деле с десяти лет, и оно мне надоело. Я узнал о том, что земли приорства выставлены на продажу,
– И вы ходатайствовали о предоставлении вам опеки над Хью и Эммой.
Николас развел руками:
– В этом нет никакой тайны. Я знал обоих детей. И поскольку унаследованные ими земли соединялись в единое целое с моими, с коммерческой точки зрения, было разумно, чтобы Хойленд и управлялся подобным образом. Я заплатил хорошую цену, и все положенные деньги до последнего пенни поступили на счет Хью и Эммы в Опекунском суде.
Я посмотрел на Дирика: тот медленно кивал. Я достаточно долго времени провел в адвокатском деле, и мне нетрудно было понять, что все это они отрепетировали вчера вечером.
– Итак, к опеке над детьми вас побудили коммерческие соображения? – уточнил я.
– Конечно, нет! – на мгновение рассердился Хоббей. – Мне было жаль этих сирот, оставшихся без единого родственника. Кто мог присмотреть за ними лучше, чем мы с Абигайлью? Я и моя жена всегда хотели иметь много детей, но после рождения Дэвида нам пришлось похоронить двоих. – На лицо его легла тень. – Кроме того, у Хью и Эммы не было других родственников, кроме древней тетки на севере, с которой хотел связаться викарий Джона и Рут. Однако сделать это оказалось невозможно, – добавил он с легкой издевкой, – поскольку она оказалась мертвой.
Я подумал, что именно таким тоном он отреагировал на протесты преподобного Бротона. И Абигайль кричала… нетрудно представить!
Я выдержал паузу, чтобы позволить Бараку дописать. Наконец скрип их с Фиверйиром перьев затих.
– Вернемся к Майклу Кафхиллу, – продолжил я, – он был у вас учителем и провел с детьми несколько лет. Тем не менее, переехав в Хэмпшир, вы уволили его. По какой причине?
Мастер Николас наклонился вперед и сложил руки клинышком:
– Начнем с того, сэр, что дети не были по-настоящему привязаны к Кафхиллу. После смерти родителей они замкнулись друг на друге. А всего через какой-то год умерла и Эмма. – Вздох его, казалось, был полон неподдельного чувства. – Ну, а когда мы переехали… Да, я отказался от услуг Майкла Кафхилла, так как Хью теперь остался один, и я опасался того, что влияние Майкла может сделаться нездоровым. Откровенно говоря, я опасался, что он может совратить мальчика. Самым непристойным образом, – добавил он неторопливо.
– Какими свидетельствами этого вы располагаете? – поинтересовался я.
– Не забудьте, брат Шардлейк, – вмешался Дирик, – что ответ мастера Хоббея может быть зачитан в суде, в присутствии матери Майкла Кафхилла.
– Я знаю это, – отозвался я, не отводя глаз от Хоббея. Оппоненту не следовало бы шантажировать меня подобным образом!
– Знаете ли, всякие взгляды и жесты… – начал объяснять Николас. – И однажды я видел, как он щупал задницу Хью.
– Понимаю. Кстати, о непристойности: Майкл рассказывал своей матери о том, что Дэвид сказал Эмме что-то неприличное, и поэтому Хью подрался с ним.