Камни вместо сердец
Шрифт:
– Действительно, стремлюсь. – Хью посмотрел на него, и с чувством добавил: – Менее чем в десяти милях отсюда наши солдаты и корабли готовятся к бою. Какой англичанин не хочет послужить в этот час? Я молод, но как лучник не хуже любого другого. И если бы не мой опекун, я уже служил бы.
– Вы забываете, мастер Хью, что располагаете большим поместьем. Вы являетесь джентльменом… у вас есть обязанности.
– Обязанности? – горько усмехнулся юноша. – Перед деревьями, барсуками и лисами? Они не интересуют меня, сэр. Дэвиду приходится считаться с семьей. Но
– Ну что вы! – с укоризной покачал головой Дирик. – Вы член семейства Хоббеев.
Кертис посмотрел на меня:
– Все мои родные, те, кого я любил, мертвы. Хоббеи, – он помедлил, подбирая слова, – никогда не заменят мне тех, кого я утратил.
– Но вы молоды, – заметил Винсент, – и достаточно богаты. Со временем вы женитесь и заведете собственную семью.
Хью упорно глядел на меня:
– Я предпочел бы защищать свою страну.
Винсент наклонил голову:
– Тогда, молодой человек, благодарите небеса за то, что Сиротский суд и мастер Хоббей властны над вами. Вы не согласны со мной, брат Шардлейк?
– Аплодирую вашему доблестному сердцу, мастер Хью, – продолжил я. – Однако война – это кровь и смерть.
– Неужели вы думаете, что я не знаю этого? – ответил он с некоторым высокомерием.
После недолгой паузы Дирик подал голос:
– Еще вопросы будут?
Я еще раз повторил свою формулу:
– Пока что нет.
Кертис поднялся, поклонился и вышел из комнаты. Винсент победоносно посмотрел на меня. Хью не стал обвинять Майкла, однако же он ни в чем не обвинил и Хоббеев. Совершенно ни в чем.
После беседы я пригласил Барака в свою комнату поговорить.
– Что ж, – начал он, – наш главный свидетель ничего не сказал.
Хмурясь, я расхаживал взад и вперед по комнате:
– Не понимаю. Показания Хоббея и Фальстоу были заучены, но Хью…
– Кажется, ему все равно…
– Тем не менее он не подтвердил того, что Хоббей говорил о Майкле. Ни того, что Майкл вел себя недостойно по отношению к нему, когда он был мальчишкой, ни того, что весной он признавался в любви к нему.
– Но он ничего не сказал против Хоббеев. Можно заметить, что он считает Дэвида дураком, но у кого может быть другое мнение по этому поводу?
– Но почему ему безразлично собственное имение?
Джек посмотрел на меня серьезными глазами:
– Быть может, он так и не оправился после смерти родителей и сестры…
– За такое-то время? И если он презирает Дэвида, зачем проводить столько времени в его обществе?
– Кроме Дэвида, у него нет здесь ровесников. Мы не выбираем родственников, ни родных, ни приемных.
– Здесь есть что-то еще, – заметил я. – Он явно прятал чувства, когда я упомянул Майкла.
– Возможно, он пытался защитить его память. Ради мистрис Кафхилл.
– Он едва знаком с ней. – Я посмотрел на своего помощника. – Клянусь, он что-то скрывает. Как и все они. Это всего лишь ощущение, однако опровергнуть мне его нечем.
Барак неторопливо кивнул:
– И мне тоже так кажется. Но если у Хью нет никаких
– Мне надо подумать. Давай-ка прогуляемся после обеда. Я зайду в твою комнату.
– Ну а мне тем временем опять придется иметь дело с Фиверйиром, который будет придираться ко всякой точке и запятой в показаниях.
Мой помощник отправился восвояси, a я прилег отдохнуть. Тем не менее взбудораженный ум мой не желал успокаиваться. Немного погодя я решил подняться и справиться, готов ли обед, и выглянул из своей комнаты. Одна из дверей в коридоре оказалась открытой. Внутри было темно, ставни были закрыты. Из комнаты донеслись негромкие голоса Николаса и Абигайль.
– Он скоро уедет, – с нетерпением в голосе проговорил хозяин дома.
– Видеть уже не могу его согбенную спину! – Голос Абигайль наполняла предельная усталость. – A этот злобный пес Дирик просто отвратителен. И я по-прежнему не хочу никакой охоты.
– Жена, я уже не могу переносить эту изоляцию! – рассердился Хоббей. – Говорю тебе, бояться нам нечего.
– Нам всегда будет чего бояться.
Я вздрогнул, так как внизу из дверей высунулась крохотная мордашка. Вышедший из темноты Ламкин вперевалку побрел ко мне, помахивая хвостом. Торопливо шагнув внутрь своей комнаты, я осторожно прикрыл дверь перед носом пса и в задумчивости замер перед ней.
Несмотря на то что на обед подали добытую юношами дичь под вкусными соусами из кухни Хоббеев, застолье являло собой жалкое зрелище. Абигайль явилась последней, бледная и явно еще страдающая от головной боли. Как только она вошла, Фальстоу, вновь стоявший за спиной хозяина, поклонился. Мы с Дириком поднялись, Николас привстал, однако ни Хью, ни Дэвид даже не шевельнулись. Это выглядело как оскорбление, нанесенное хозяйке дома, однако Абигайль, похоже, не обратила внимания на неучтивость молодых людей. В тот день она не заботилась о своей внешности: длинные, с сединой, светлые пряди ее волос были просто заброшены за спину. Во время еды она молчала, ковыряла пищу в своей тарелке и дергалась от резких звуков. Хоббей занимал Дирика беседой о перестройке монастыря. Он попытался вовлечь в разговор также и Дэвида, однако юноша не обнаруживал признаков интереса к своему дому. Я заметил, с какой любовью и печалью поглядывает мастер Николас на сына. Кертис сидел напротив меня. Воспользовавшись возможностью, я наклонился вперед и негромко проговорил:
– Прошу прощения, если мои вопросы пробудили в вас тягостные воспоминания, мастер Хью. К моему сожалению, адвокату часто приходится задавать трудные вопросы.
– Я понимаю вас, мастер Шардлейк, – печально проговорил он и, немного помолчав, добавил: – Я обещал вам показать моего «Токсофила». Прикажу, чтобы слуга принес эту книгу в вашу комнату. Мне будет приятно услышать о ней стороннее мнение.
– Благодарю за любезность.
Я заметил, что Дэвид прислушивается к нам и что на его тяжелом лице появилось странное выражение. Посмотрев на меня, он громко поинтересовался: