Камни
Шрифт:
Что-то внутри его хочет ещё раз вдогонку написать лепшему другу Паше Харитонову, что любовь — срань, но он убеждает себя этого не делать.
Паша, как ни крути, здесь вообще не при чём.
Рабочий день выдаётся относительно не трудным — хоть это и понедельник. Можно было бы уйти раньше, чем обычно, но Давид отчего-то тянет до последнего.
Он не хочет возвращаться домой. Он хочет сразу после работы поехать туда.
В медицинский центр на 17 линии Васильевского острова.
Что
Расскажет про кошмары, наверное.
Как ни крути, он идёт за этим.
Якобы за этим.
Чтобы отвлечься от мыслей, он начинает делать отчёты. Он делает их целую кучу — и это замечательно.
Так Давид думает.
Потом ему не придётся тратить на это время.
В его кабинет заглядывает педагог-психолог Ирина. Ирина Евгеньевна, так вроде бы её по отчеству, вспоминает Давид наконец. Кажется, она хочет поблагодарить его за подмену.
Давид отвечает ей, что благодарности не стоит.
Он хочет задать Ирине Евгеньевне пару вопросов о «Коралине», но потом отчего-то передумывает.
На часах без пятнадцати шесть, и Давид понимает, что ему пора идти.
Он не хочет опоздать.
Настенные часы продолжают настойчиво тикать ему вслед.
— Вы?
Он ждал этого вопроса — и, тем не менее, услышав его, едва не вжимается в дверь. Не от самого вопроса — от того, насколько чётким, профессиональным тоном она его задаёт.
— Простите, — быстро проговаривает он. — У меня действительно проблема, и мне нужен врач, я вас… я вас не преследую, и…
— Успокойтесь, пожалуйста.
— Хо… хорошо.
Она смотрит на него. Её глаза светло-голубые. Светлые волосы средней длины частично подобраны на макушке массивной ажурной заколкой. Белый халат с воротником-стойкой, несмотря на довольно жаркую погоду, застёгнут под самое горло.
Она больше не кажется ему похожей на мать.
— Я и не думала, что вы меня преследуете, — говорит она. — Я просто удивилась. Проходите, садитесь.
Он подчиняется — молча.
Он не знает — теперь уже не знает — о чём будет с ней говорить.
Он просто пялится на неё, будто пятнадцатилетний идиот, который впервые увидел женщину.
— Всё хорошо? — спрашивает она.
— Да. Да, Каролина… Витольдовна.
Она улыбается:
— Рада, что вы запомнили. Многие пациенты эту табличку на двери даже не читают.
— Я на сайте читал.
— Вот оно что, — она снова улыбается и тут же деловито продолжает: — Вы Давид — а отчество?
Он возвращает улыбку:
— Если по-нашему, то Бен-Шмуэль; если по-русски, то Самуилович. Лучше просто Давид.
— Хорошо. Как скажете. Давид. Что привело вас ко мне, Давид? Вас что-то беспокоит?
Какое-то время он молчит. Её взгляд становится встревоженным — он это видит. Не просто видит — будто ощущает кожей. Кожей, мышцами, всем нутром…
— Меня беспокоит мать, — внезапно выпаливает он, вперив на неё глаза. Должно быть, сейчас он похож на маньяка, но думать об этом Давид в данный момент не способен.
— Отношения с матерью?
Он горько усмехается:
— Если можно так это назвать. Она умерла, когда мне было девять.
— Я вам сочувствую.
— Спасибо. Всё последнее время я вижу её в снах. Не в обычных. В кошмарных снах.
— Как именно она вам снится? — спрашивает Каролина… то есть, Каролина Витольдовна. Она старается выглядеть максимально вовлечённой — он это видит, чувствует. Он понимает, что она врач, но именно сейчас ему очень хочется, чтобы это было искренним.
— Она страдала шизофренией и хотела меня убить, — вместо ответа на её вопрос внезапно выпаливает он. — Она меня ненавидела. А потом она покончила с собой.
Он смотрит в её глаза и сразу понимает: она знает об этом.
С биографией Авраама Мошевича Вайсмана и трагедией, связанной с болезнью и самоубийством единственной дочери, врач-психиатр Каролина Заболоцкая однозначно была знакома и ранее.
— Да, моя мать — дочь профессора, которого вы так любите, — горько проговаривает он. Её рука тянется к графину.
— Выпейте воды, — говорит она.
Это звучит профессионально, но мягко.
И совершенно не холодно.
— Вы когда-нибудь пытались обсуждать со своими близкими то, что вы чувствуете?
Он усмехается — нехотя, неосознанно.
Он не хочет усмехаться в ответ на её слова: это выходит само.
— Кого вы имеете в виду? Под «близкими».
— Семью прежде всего.
— Я живу один, — отвечает он, глядя в её глаза.
— Поняла. Извините.
— Ничего страшного. Меня это не травмирует. Моя жизнь максимально комфортна.
— Это нормально, — говорит она. — Самое главное, чтобы было комфортно именно вам.
— Рад, что вы не призываете меня немедленно создать ячейку общества и не утверждаете, будто это моментально решит все мои проблемы, — он тихо смеётся.
Она качает головой:
— Ни в коем случае.
— У меня есть отец, — говорит он, — но мы не слишком близки.
Она кивает, и он продолжает:
— Ещё есть друг. Мы познакомились семь лет назад, когда я сел к нему в такси с непреодолимым желанием нарваться, — она ничего не говорит в ответ, но легко улыбается — и это приятно. — Он… немного странный, но я к нему привязался. На работе я ни с кем близко не общаюсь. Отношения со всеми нормальные. На представителях своей национальности не зациклен — знаю, вы об этом подумали, — он пожимает плечами. — Как-то так.