Камни

Дрейзер Анна

Раньше Павлу вообще казалось, что подобные вещи происходят только в художественных фильмах, а именно — в психологических триллерах.

Мать Давида страдала тяжёлой формой шизофрении. В голове она слышала голоса. Эти голоса ненавидели маленького Давида, они внушали его матери — «этой дуре» — что это не её сын, точнее — не её настоящий сын. Они говорили, что сын — на самом деле нечеловеческое отродье, вместилище демонов или что-то в этом роде. Пару раз она пыталась причинить ему

вред, а затем её заперли в психушку. Иногда её выпускали, но голоса возвращались, и её забирали обратно.

А потом, в очередной раз вернувшись из больницы, она вышла из дома и спустилась в метро.

Давид что-то говорит, и Павел вынужден переспросить.

— Я спросил, ты меня слушаешь? — повторяет Давид.

— Извини. Ты сказал, что тебе снится мать.

— Да, притом в разных снах по-разному. Я в них то взрослый, то снова маленький, а она всякий раз пытается меня придушить, чаще всего — подушкой, — он нервно усмехается, но Павлу совсем не смешно.

— Давно это у тебя? — спрашивает он.

Давид пожимает плечами:

— С месяц или около того.

— Она хотя бы… не разговаривает с тобой? — робко интересуется Павел, и Давид тут же хмурится.

— Если ты про слуховые галлюцинации, то их нет, — отвечает он. — Правда было кое-что странное… сегодня.

— Что именно?

— Я потому и сказал, что, кажется, у меня съезжает крыша. Сегодня я видел её в метро.

— Она что-то тебе говорила?

— В том и дело, что нет. Зашла в соседний вагон, проехала там несколько остановок и вышла. Притом, угадай, на какой станции.

И тут Павел внезапно вспоминает, о какой станции Давид говорил тогда.

Это была «Площадь Восстания».

Первая линия, красная ветка.

Он тихо произносит своё предположение вслух, и Давид обречённо кивает.

— Прыгать опять пошла, — спокойно произносит он.

Настолько спокойно, что это пугает.

— На ней даже платье было то самое, — говорит Давид и добавляет: — Чёрное в белый горошек.

И в этот момент Павел понимает, что на месте Давида, наверное, сразу бы поседел.

[1] Мурино — город в Ленинградской области, граничащий с КАДом.

[2] Улица в Василеостровском районе Санкт-Петербурга, расположенная на Васильевском острове у Смоленского православного кладбища.

3

В поле деревце одно

Грустное томится,

И с ветвей его давно

Разлетелись птицы…

Ему лет пять. Может, шесть. Он понимает, это, потому что мама ещё…

…нормальная.

Она мама.

А не эта дура.

— Мам… — тихо говорит он, и она тут же прикладывает палец к его губам:

— Тс-с-с.

Вот что, мама, я решил,

Только ты позволь мне:

Здесь на ветке буду жить

Птицею привольной…

— Это твои слова, Давид!

Он кивает. Да, конечно, это его слова. Это он должен обращаться к маме, но сейчас мама поёт колыбельную…

— Птицею привольной… — задумчиво повторяет мать.

И тут её лицо меняется.

Откуда ни возьмись в её руках появляется подушка.

— Не бывать тебе птицею привольной, — злобно ухмыляясь, говорит она. — Никогда, никогда, никогда!

И он уже знает, что будет дальше.

Он смотрит не отрываясь в глаза матери и видит страшное.

Они превращаются в пуговицы.

Нашитые пуговицы, будто у тряпичной куклы.

А из стежков сочится кровь.

Давид резко садится на постели. Кажется, он задевает кошку — потому что та, недовольно мяукнув, спрыгивает с дивана.

— Прости, — бормочет он. — Я не хотел. Просто… срань какая-то приснилась.

О том, что срань всё последнее время снится ему снова и снова, Давид предпочитает кошке не сообщать.

Прокрутив в голове сон, он усмехается в темноте.

Глаза-пуговицы. Ну, конечно.

«Коралина в стране кошмаров». Дети в интернате, где он работает, смотрели этот мультфильм, снятый по повести Нила Геймана, на внеурочных занятиях. Флешку с фильмом притащила педагог-психолог, приятная молодая женщина по имени Ирина (отчества её Давид отчего-то не мог запомнить, как ни силился). Это было её, Ирины, занятие, но ей нужно было срочно отлучиться к стоматологу, и она попросила Давида подменить её.

В интернате он работает социальным педагогом — должность, от которой педагогические работники традиционно шарахаются, но Давиду эта работа отчего-то легко даётся. Он моментально находит общий язык со всеми этими детьми из неблагополучных семей, сиротами и прочими «трудными».

С таким талантом остаться на своей законной должности учителя русского языка и литературы было без вариантов.

Однако руководство его ценит.

Настолько — что даже старается не тревожить по субботам.

Суббота — это святое.

Но визит Ирины к стоматологу был запланирован на пятницу, а не субботу, во вполне себе рабочий день, так что Давиду — простите, Давиду Самуиловичу — пришлось вместо неё смотреть с детьми злосчастную «Коралину».

Детям нравилось, а сам Давид поначалу особо не вникал.

Гораздо больше его как филолога интересовал вопрос, почему «Коралина», а не «Каролина».

Пока его внимание не привлекли глаза-пуговицы.

Он внимательно обвёл взглядом лица детей.