Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)
Шрифт:
— Его осуждали за то, что он пел перед публикой, но подумать только: римский цезарь, выступающий в качестве мима! Нет, этого не вынесет Рим!
— Мой дорогой! Рим все вынесет, а сенат принесет благодарность "отцу отечества".
И прибавил:
— А чернь будет даже польщена, что цезарь служит для нее шутом.
— Скажи, можно ли еще ниже пасть?
Петроний пожал плечами.
— Ты живешь в своем доме, погружен в мысли о Лигии, о христианах, поэтому, вероятно, не знаешь событий последних дней. Ведь Нерон публично женился на Пифагоре.
— Следовательно, он в одном лице и верховный жрец, и бог, и атеист, — заметил Виниций.
Петроний стал смеяться.
— Ты прав! Мне не приходило в голову такое сочетание, какого мир до сих пор не знал.
Помолчав, он прибавил:
— Нужно еще сказать, что этот верховный жрец, не верящий в богов, и этот бог, смеющийся над ними, боится их, как атеист.
— Доказательством чего служит событие в храме Весты.
— Что за мир!
— Каков мир, таков и цезарь! Но это долго продолжаться не может.
Разговаривая так, они вошли в дом Виниция, который весело распорядился подать ужин, а потом, обратившись к Петронию, сказал:
— Нет, дорогой мой, мир должен переродиться.
— Мы его возродим, — ответил Петроний, — хотя бы потому, что в эпоху Нерона человек похож на мотылька: живет в солнце милостей и при первом холодном дуновении гибнет… хотя бы и не хотел этого! Не раз задавал я себе вопрос, каким чудом такой Луций Сатурнин мог дотянуть до девяноста трех лет, пережить Тиберия, Калигулу, Клавдия?.. Но это все пустяки. Позволь мне послать твою лектику за Евникой. У меня пропал сон, и мне хочется веселиться. Вели позвать на пир музыканта, а потом мы побеседуем об Анциуме. Об этом нужно подумать, особенно тебе.
Виниций приказал послать за Евникой; но заявил, что над поездкой в Анциум он не намерен ломать головы. Пусть об этом думают люди, не умеющие жить иначе, как в лучах милости цезаря. Свет не кончается на Палатине, в особенности для тех, которые имеют нечто другое на сердце и в душе.
Он говорил это небрежным тоном, оживленный и веселый, — это удивило Петрония, и, посмотрев на него пристально, он сказал:
— Что с тобой? Сегодня ты такой, каким был в дни ранней юности.
— Я счастлив, — ответил Виниций. — Я затем и позвал тебя, чтобы сказать это.
— Что случилось?
— Нечто, чего я не променял бы за всю римскую империю.
Сказав это, он сел, облокотившись на ручку кресла, и стал говорить с сияющим лицом и светлыми глазами:
— Помнишь, как мы были вместе в доме Авла Плавтия и как там впервые ты увидел божественную девушку, которую сам ты назвал зарей и весной? Помнишь ту Психею, несравненную, прекраснейшую из дев и всех ваших богинь?
Петроний смотрел на него с изумлением, словно желал убедиться, в порядке ли голова его племянника.
— Как ты выражаешься! — сказал он наконец. — Конечно, я помню Лигию.
Виниций сказал:
— Я жених ее.
— Что?..
Виниций вскочил и позвал главного раба.
— Пусть рабы придут сюда все до одного! Живо!
— Ты жених? — повторил Петроний.
Но прежде чем он успел прийти в себя от изумления, огромный атриум наполнился множеством людей. Бежали запыхавшиеся старики, мужчины, женщины, мальчики и девушки. Входили все новые и новые, и с каждой минутой атриум наполнялся; издали слышались голоса, зовущие товарищей на всех языках мира. Наконец все они столпились плотной стеной у стен и колонн. Виниций подошел к фонтану и, обратившись к вольноотпущеннику Дему, громко сказал:
— Все, кто прослужил в доме двадцать лет, завтра должны отправиться к претору, где получат вольную; кто служил меньше, получает три золотых и двойную порцию пищи в течение недели. В деревни послать приказ, что наказания отменяются: снять с провинившихся цепи и кормить их вдоволь. Знайте, что настал для меня счастливый день, и я хочу, чтобы радостно было в доме.
Рабы стояли некоторое время молча, словно не верили ушам своим, потом руки всех протянулись к нему, и они в один голос завыли:
— А-а-а! Господин! А-а-а-а!
Виниций отпустил их мановением руки; хотя всем им хотелось благодарить своего господина еще и склоняться к его ногам, но, повинуясь, они спешно покинули атриум, наполняя дом криками радости.
— Завтра, — сказал Виниций, — велю им собраться в саду и чертить на песке знаки, какие им захочется. Тем, которые начертят рыбу, даст свободу Лигия.
Но Петроний, который ничему долго не удивлялся, был спокоен и спросил:
— Рыбу?.. Ах, помню, что рассказывал Хилон: рыба — символ христиан. — И, протянув руку Виницию, прибавил:
— Счастье живет там, где человек его видит. Пусть Флора сыплет вам под ноги цветы в течение долгих лет. Желаю тебе всего того, чего сам себе желаешь.
— Благодарю. А я думал, что ты станешь отговаривать меня. Это была бы лишь напрасная потеря времени.
— Я стал бы отговаривать? Никогда. Наоборот, я скажу, что ты поступаешь прекрасно.
— А, непостоянный! — весело воскликнул Виниций. — Разве ты забыл, что говорил мне, когда мы шли из дома Помпонии?
Петроний спокойно ответил:
— Нет, не забыл! Но я переменил мнение.
И, помолчав, стал говорить:
— Мой милый! В Риме все меняется. Мужья меняют жен, жены — мужей, почему же мне не менять мнений? Нерон хотел жениться на Актее, которой ради этого сочинили царскую родословную. И что же? Он имел бы честную жену, а мы честную Августу. Клянусь Протеем, и я буду всегда менять мнения, когда сочту это нужным или выгодным. Что касается Лигии, ее царское происхождение более достоверно, чем пергамские предки Актеи. Но ты берегись в Анциуме Поппеи, которая умеет мстить.