Кампос-де-Отоньо
Шрифт:
— Старики, — поправил ее я. — Пожилые живут в других городах.
— Все равно. Город, которым управляют старики, если вам так нравится это слово, и который способен существовать вполне автономно! Это воистину…
— …чудесно, — проворчал я, но Бреннан не заметила иронии в моем голосе.
— Но ведь никого не принуждают селиться в Кампос-де-Отоньо. Дело добровольное…
Отгоняя ладонью дым ее сигареты, я взглянул девчонке прямо в глаза.
— Конечно, это мечта всей моей жизни: провести сорок лет в вонючем городишке, где все врачи — старики, шлюхи — старухи, полицейские — развалины
— Тогда почему вы на это согласились?
Ответ очевиден для любого, кто дожил до моих лет: потому что я хочу быть полицейским и не хочу, чтобы кто-то содержал меня. Когда я отметил юбилей, моя дочь предложила взять меня к себе на иждивение. «Папа, — сказала тогда она, — ты уже не в том возрасте, чтобы бегать за воришками».
Я ответил, что в Кампосе эти «воришки» не очень-то бегают, и старый полицейский вполне может следить за порядком в обществе, состоящем из одних стариков. А теперь получается, что я тогда был не прав, раз теперь Калеро, этот стошестидесятишестилетний старик, решил, что я не сумею раскрыть несколько убийств.
Моя спутница наконец вынула сигарету изо рта, устав ждать ответа на свой вопрос.
— Торрес, мне кажется, что толку не будет, если мы с вами не уживемся. Нам надо смириться с этой ситуацией. — В этом она была права. — Предлагаю слоган: Разумность и Понимание.
У меня не было охоты проявлять разумность и понимание в общении с этим существом, прибывшим из мира девчонок и мальчишек, понимающих «пожилых», но я почувствовал голод.
— Хочешь что-нибудь перекусить? — спросил я. Она кивнула.
Мы зашли в кафетерий рядом с парком. Там, заказав кофе и подвергаясь внимательным взглядам посетителей, которые, наверное, завидовали мне, я решил заменить злость обычными проявлениями моего скверного характера.
Бреннан не могла высидеть и минуты и, заметив, что я стал менее хмурым, осведомилась:
— Серьезно, Торрес, вы уже знаете, кто убийца?
— Нет, но скоро мы оба это узнаем. К обеду этот тип уже будет сидеть в каталажке. В двух случаях из трех он оставил следы ботинок, не так ли?
— Да, верно. — Она включила наручный комп и принялась изучать его экранчик. — Как сегодня, так и в момент убийства господина… Гомеса. — Вот что имеют в виду, когда говорят о новейших методах расследования! По крайней мере, для канцелярии такая штука очень пригодилась бы. — В обоих случаях жертва, должно быть, оказывала сопротивление, и в ходе борьбы все вокруг забрызгано кровью. Нападавший не смотрел, куда ступал, и повсюду оставил следы обуви. Остроносые ботинки сорокового размера, с профилем индейца, выдавленным на подошве. Следовательно, наш убийца — дилетант.
Надо же, какое мудрое замечание! Я попытался внести ясность:
— В этих краях нечасто случаются тщательно подготовленные преступления. Ведь в любой момент содержание сахара в крови может превысить норму, и ты в одночасье станешь удобрением для травы. Если хочешь убить кого-то, делай это как можно быстрее и не думай о том, что попадешься, потому что все равно скоро умрешь. В любом случае, у нас есть отпечаток подошвы,
— Нет-нет. — Девушка снова уткнулась в экранчик компа. — Он был в перчатках. В любом случае определение торговых точек, которые продают подобную обувь, должно занять не больше пяти минут. Может быть, если мы сейчас позвоним в департамент, то узнаем…
Этой девчонке надо было хорошенько усвоить, что к чему в нашем болоте.
— Нет, моя красавица, в Кампосе так дела не делаются. Тот тип, который сейчас сидит за компьютером, выполняя это задание, будет корпеть дней двадцать, потому что его мучает артрит. Он наверняка думает: на кой черт нам понадобился этот Ковбой, если вскоре мы найдем его дома, сдохшим от пневмонии?.. Так что он выдаст информацию, когда ему взбредет в голову. Поэтому давайте завтракать и ни о чем не думать.
— Но это же неразумно! Убийца может погубить еще кого-нибудь…
— …из числа умирающих. Так было всегда, Бреннан: только с годами начинаешь осознавать, что происходит вокруг. Я вот, например, постепенно умираю… и ты тоже, кстати. С тех пор, как ты появилась на свет, ты умираешь.
Говорят, что дьявол умен не потому, что он дьявол, а потому, что он старый. Если так, то в этом городе скопились одни мудрецы. И следовало передать немного этой мудрости наивной девчонке.
Однако она все еще упрямилась:
— Торрес, двести лет тому назад никто не достигал вашего возраста, и уже в восемьдесят люди превращались в ходячие мешки с костями.
— А теперь мы становимся таковыми в сто тридцать.
Я вытащил из кармана пилюли, которые всегда ношу с собой… все мы тут ходим с пилюлями. Память иногда нас подводит, и я уже почти не помню лица своей дочери, но никогда не забываю принять пилюли. Вот в чем разница между молодыми и стариками, и только она имеет значение: когда станешь дряхлым, принимай лекарства.
Я показал пилюли Бреннан.
— Вот они, таблетки «Львиная грива» — та панацея, которая позволяет человеку прожить больше ста и даже, как видно на примере Гомеса, больше двухсот… если повезет. Жаль только, что при этом ты обречен влачить все более жалкое существование.
Сгорбленная женщина поднялась из-за соседнего столика и, глядя в пространство, подошла к нам. Еще одна представительница братства Альцгеймера, этого легиона несчастных, которые блуждают бесцельно по городу и которым мы, счастливчики, ещё помнящие свое имя, помогаем — причем не из милосердия, клянусь. Просто тяжко сознавать, что в будущем ты можешь стать одним из них. Мне-то повезло: у меня, голова на месте, я всегда был очень умным, и работа в полиции, даже в Кампос-де-Отоньо, позволяет держать себя в форме. Конечно, память все больше слабеет. Взять хотя бы мою дочь… я вам рассказывал про свою дочь? Так вот, она регулярно посылала мне одно и то же письмо, в котором перечисляла имена всех родственников. Но потом она перестала это делать. Не знаю, почему. Как же зовут мою дочь?..