Канарский грипп
Шрифт:
— Вам привет от Элизы.
«Все! Началось!» — подумал Брянов, уже не с досадой, а с каким-то равнодушным ужасом констатируя, что одной секунды, когда их взгляды пересеклись, хватило… Он теперь мог сказать наемному моряку Чезаре Монтанелли, что тот еще легко отделался.
— Спасибо… Мне кажется, мы где-то с вами встречались…
— Вы не ошиблись. Это был прекрасный летний день. До начала Второй мировой войны оставалось немногим больше трех лет. Вы прекрасно сохранились, молодой человек…
На этот комплимент Брянов грустно улыбнулся, как мог бы улыбнуться теперь разве что
Старик вновь протягивал ему лист бумаги, на этот раз исписанный целиком. Другой лист.
«С тех пор Вы — третий.
Первые двое старались смотреть мне прямо в глаза и задавали конкретные технические вопросы.
По всей видимости, Вы вспомнили то, о чем он сам не хотел забывать, и я полагаю, что он мог бы Вам доверять. Я не знаю, какой силой Вы посланы, но Вам я готов ответить. Я буду ожидать Вас сегодня на чашку кофе по адресу Calle Barbero, 17 (это число само по себе не имеет для Вас никакого значения). Возможно, мне удастся показать Вам кое-какие фрагменты из Вашего путеводителя. Возможно, мы вместе найдем ответ на Ваш вопрос.
Не торопитесь. Завершите исследование текстов. Я встречу Вас. Мое нынешнее имя — совершенно лишний груз для Вашей памяти. Оно не поможет Вам и не имеет никакого значения.
Вернее будет представиться так: Я Тот Человек, Который Имел Приказ Стрелять В Элизу фон Таннентор. Мне кажется, у нас есть одно общее свойство: мы из тех, кто умеет по-своему оценивать приказы.
Подтверждение таково: одному из Ваших предшественников удалось пройти на шаг дальше, другого успели остановить на месте нашей встречи. Вы можете узнать, что с ним случилось, если повернете голову вправо. Я знаю, что Вы очень деликатны, но теперь — смотрите смело».
Брянов повернул голову и увидел в упор, с расстояния щелчка по лбу, один-единственный черный глаз: дуло пистолета. Стариковская рука не дрожала — наверно, он был когда-то профессионалом.
— Позади вас есть дверца, — тихо проговорил старик. — Пять ступенек вниз… остальные десять ведут прямо на дно канала.
— Вы помните кафе «Фиалка»? — рассеянно спросил Брянов.
— Его помните вы, и это — ваш пропуск, — сказал старичок. — Я вижу, как для вас дорого это воспоминание.
— Мне повезло, — констатировал Брянов и подвигал бровями, потому что над переносицей, куда целило дуло, стало щекотно.
И дуло стало отдаляться от него, а потом и вовсе отвернулось в сторону. Старик убрал свой профессиональный инструмент, снабженный глушителем, под пиджак, за пазуху. Он был верен себе и захватил с соседнего стола свое послание.
— На всякий случай предупреждаю вас, — добавил он, — библиотеки — не самые опасные места. Картинные галереи куда опаснее. Надеюсь на скорую встречу с вами.
Он вновь поднялся и двинулся к дверям.
«Значит, она все-таки жива», — с облегчением подумал Брянов в настоящем времени и потому решил, что это мысль самого Пауля Риттера.
Оставшись один, он поразмышлял над тем, что мог получить пулю если не в лоб, то в затылок еще при первом визите этого «стража ворот».
«Чистилище!» — осенило Брянова, и он, как ястреб, вцепился в «книгу великого поэта».
Все сошлось! Под первой же строкой песни Первой Дантова «Чистилища» — «Для лучших вод подъемля парус ныне», — было выведено тонким карандашом только одно слово: «Eredjeni».
Он вспомнил. Это была открытка с видом Стамбула: уютный квартальчик неподалеку от Айа-Софии, двухэтажная гостиница в стиле времен султана Сулеймана Великолепного. Кто принес эту открытку — Элиза или он сам?.. Неважно! Они сидели за ужином в каком-то ресторанчике. Она посмотрела на эту открытку, потом посмотрел он — всего одна минута жизни… Потом они помечтали, что когда-нибудь непременно остановятся на денек-другой в гостинице, которая называлась «Eredjeni»… «Эреджени».
Брянов внимательно перелистал обе части — «Чистилище» и «Рай», — но никаких добавлений не обнаружил. Значит, одно это слово было необходимым и достаточным.
«Вот теперь пора!» — скомандовал себе Брянов. Он по-варварски, ногтем, затер тайное слово, вышел из сумрака, сдал книги и покинул Музей морских путешествий.
Карта показывала, что до Calle Barbero гораздо ближе, чем до гостиницы, и Брянов решил не терять время.
Путь, однако, оказался дольше, чем он предполагал. Дважды он упирался в водные тупики, оказываясь у края зеленоватой мути. Здесь отчетливо представлял он судьбу своего предшественника. Во втором таком тупике он даже постоял и подумал, а стоит ли теперь вообще идти в гости к этому вооруженному со времен Муссолини старику… Вдруг на этот раз тому не понравится какой-нибудь рефлекс, вдруг старик передумает или в самом деле все забудет и даже перепутает его, Брянова, с тем, кого он отправил на дно какой-то из этих улиц.
Пока Брянов тревожно размышлял, издалека, резко усиливаясь между стен, донеслись звуки сирены, потом на стенах вдали замелькали мутно-красные отсветы — и наконец в тот самый канал, на краю которого с гамлетовскими мыслями стоял Александр Брянов, выскочил катер с красным крестом на борту.
От сирены Брянов едва не оглох, а спустя пару мгновений едва не оказался мокрым по пояс. «Скорая помощь» с докторами, одетыми в нечто напоминавшее спасжилеты, пронеслась мимо него, подняв мощную волну.
Брянов отскочил назад и, спасшись от цунами, решил-таки идти в гости.
Сирена затихла сразу за поворотом, и Брянов, попав на то место, увидел: катер остановился у маленького изящного мостика, перед домом, имевшим номер 17…
Он хотел было двинуться дальше, но передумал: его, Брянова, было хорошо видно изо всех окон.
И вдруг из двери подъезда повалили наружу какие-то люди, быстро заполнившие крохотную набережную, а вслед за ними появились и врачи с носилками.
На носилках белым было покрыто тело — целиком, с головы до ног.