Канашкин В. Азъ-Есмь
Шрифт:
«Мелкий бес» переполнен негативом – культурным, социальным, криминально-курьезным. Но вот что поразительно: несмотря на изобилие отвратного, его кошмарный фокус наполнен позитивом – готовностью повествователя превратить непотребное в сферу небесного. Если принять во внимание, что со временем все сущее и впрямь становится ностальгически-наводящим, то в сегодняшней стихии «относительности» Сологуб и его Недотыкомка не менее сервильно-насущны, чем, скажем, тот же шоу-бизнес без кавычек или «Единая Россия» в кавычках. Попсово-агресивной вакханкой, умащивающей либерально-ритуальный клан со всеми его «свечками, лампадками, ладаном, ризами», пронеслась по постреформируемой России сологубовская Недотыкомка. А вослед за нею в иступленном дионисийском танце пришлепнули себя по парадному месту, самообнажились и хищно самоутвердились сонмы и сонмы «окутанных
Сологубовская Недотыкомка в сей час – это и дискурс, и идеология. Она не познается словами, ибо являет себя в невербальном знаке, подобном гексограмме. Примечательно, что само имя «Сологуб» поэту-декаденту дал Аким Волынский. А настоящее имя у его отца было даже не Тетерников, а – Тютюнников. Факт переименования сугубо внутрицеховой, но субъект после обретения знаковой фишки увидел себя объектом. И, преодолевая состояние «недо», предался саморыхлению, пересеиванию «праха» и собиранию неучтенных драгоценностей. Рассказывая о своей первой встрече с Тютюнниковым (Сологубом) в 1896 году, Иван Алексеевич Бунин свидетельствует: «И вот что произошло: уходя, бородавчатый господин вдруг задержал мою руку в своей и неожиданно ухмыльнулся; на мой же вопрос о причине этого смеха глухо ответил: «Я тому смеюсь, что все гадаю: любите ли вы мальчиков…».
Сологуб одним жестом – терпким опылением провокатива – перечеркивает свой провинциально-чиновничий зауряд-облик. И, пробив толщу обезличенности, являет нечто экстраполярное, сигналящее из «жидкого ада». Двадцать лет спустя, в 1916 году, тот же Бунин, оказавшись у Сологуба на званном вечере, так ресублимирует его эго-свободу, развившуюся из своевольных флюидов: «Он давно уже был славен, жил в достатке и собирал знаменитостей. В этот вечер знаменитостей было много. Были Горький, Андреев. Но хозяин не появлялся, предоставил принимать гостей Анастасии Николаевне Чеботаревской… Когда же вошел, то я глазам своим не поверил, на нем был смокинг, смятые и вытянутые в коленях панталоны, зеленые шерстяные носки и лакированные туфли со сбитыми каблуками…»
Бунинское наблюдение архиважно тем, что содержит в себе привкус трагифарса, отдающего поистине современным исходом. Не только вегетативно-эмоциональным, частным, а и, позволим выразиться, высокоорганизованным, доходящим до фатальной клоунады дня сего. Очень скоро жизнь Сологуба, как и уловил Бунин, оказалась в эпицентре «ревущей воды и свистящего ветра». 23 сентября 1921 года Анастасия Николаева Чеботарская в приступе душевного недуга, воспользовавшись отсутствием Сологуба, покинула дом. Оказавшись на дамбе Тучкова моста, она прилюдно бросилась в речку Ждановку. Помочь ей никто не сумел, и только 2 мая 1922 года одна из льдин вынесла тело Чеботаревской на Петровский берег. Сологуба позвали на опознание. «Это она…» – признал он, и, надев на палец Анастасии Николаевны ее кольцо, – поспешно удалился.
3.
Федю Тютюнникова, пока он не стал Сологубом, исправно наставляли. В 1891 году 20 сентября (Сологубу 28 лет) он сообщает сестре Ольге, что не хотел идти к ученику по темноте и по грязи. «Однако маменька очень рассердилась и пребольно высекла меня розгами… Пришел я к ученику в дурном настроении, припомнил все его неисправности и наказал розгами очень крепко. А тетке, у которой он живет, дал две пощечины за потворство и строго наказал сечь почаще…».
Эта реакция – сечь почаще – у подвергшегося розгам Сологуба не от природного зла. Это от позыва служить господствующему тезису в эгоцентрических рамках «про» и «контра». То есть, то экстатическое волеизъявление малого телом и духом «обрывка, обноска, огрызка», что вкупе с его дальнейшими гуманитарными сентенциями («паскудными детищами скудного воображения», как скажет он позже) и психоделическими заурядностями образовало
4.
Бесспорно, разные эпохи, образуя историческое течение, только формально переходят одна в другую. В реальности же они хаотичны, сталкиваются и поглощают друг друга. И все же с Сологубом нас сближает не просто понятийная парадигма, а ее живой, новогуманитарный смысл. Его Недотыкомка в наши дни – это восприятие русского исторического бытия с позиции гипертрофированного и выветренного Эго. Именно Недоносок – Нетопырь – Недотыкомка, затребовав максимальную долю комфорта и привилегированного имиджа, как бы самим скровом своего существа в сей час возводят интимный, личностный Дворец Благоденствия. То есть Россию без начал и концов, где калейдоскоп педалируемых начинаний: сделать вот это, и это, и это – на глазах превращается в громоздкую, искусственно склеенную Нежить. В безголовое тулово с одной-единственной катехизисной установкой: продолжать смачный демонтаж, точнее, Большую Коррекцию, позволяющую обособленной особи приспособиться к квази-реальности.
В статье «Предчувствие бури» Исраэль Шамир с изрядной долей иронии называет Медведева и Путина «цветными симулякрами» («Завтра», 2011, № 13). В принципе, высокоинтеллектуальный публицист из Тель-Авива не ошибается. Однако, выставив на обозрение обоюдный, дирижируемый извне атлантизм тандема, он упускает, что и Медведев, и Путин необычайно глубоко чувствуют постнациональную и постнародрую подсветку. Что именно под воздействием неуничтожимого русского света они прибегли к страховочному типу управления, этой дуальной химере, явившей новейшую комбинацию Недотыкомки.
Как показал ход событий, особенно ливийский военный театр, сюжет двоевластия в России обернулся проблемой двойничества. То есть того подгримированного самозванства, когда на индивидуально-подкожном уровне у каждого из дуумвиров стало отслаиваться его теневое «Я» и заменять собою изначальное. Путин-антипод и Путин-соратник «зеркалят» собственный оригинал и заставляют оригинал «зеркалить» себя, двурушничающего. Медведев-антипод и Медведев-соратник проделывают, практически, то же самое, только с нажимом на то, что в натуральной медведевской конструкции вроде бы дремлет и призрак чего-то более значимого. Но на поверку оба спаринг-партнера, выпаривая из своей дипломатии расхожие арт-проекции, вызывают в сознании облик средневекового придворного шута. Того таинственного отражения монаршей тени, что во все времена являло некий ключ к двойничеству во власти как точке кричащего неравновесия.
Согласно философскому словарю, двоевластие – «острейшее проявление раскола общества, народа и власти, правящей элиты и локальных сообществ, выражающееся в стремлении расколотых частей сформировать свои центры…» У Льва Троцкого в его эссе о двоевластии как явной фикции говорится еще более категорично: «Двоевластие не только не предполагает но, вообще, исключает дележ власти на какое-то равновесие…» Нам, привыкшим к ощущению иллюзорности происходящего, подобная констатация представляется несколько опасной, а потому нежелательной, и мы с готовностью пускаем ее по ведомству подозрительного элемента. А между тем, пресловутое «два в одном», – и мы это осознаем с нарастанием, – вполне актуальная мета-реминисценция из «Мелкого беса», где в зловещей, исчерпанной реальности «люди облаивают друг друга», «собаки сально хохочут», «деревья не дают тени», «любовь трупцем попахивает…» А Недотыкомка – как смещенное сознание – кружит, заметает следы и «околпачивает»…То есть вольно-невольно как бы доструктурирует образ тандема, продолжающего свое иррелевантное шествие.
5.
В вышеупомянутой книге Ильи Эренбурга «Портреты современных поэтов» читаем: «Прежде, чем открыть для себя Сологуба, я представлял его не то индусским факиром, не то порченной бабой-кликушей. Увидев впервые, сильно разочаровался…» И в самом деле, встретившись с автором «Мелкого беса», Эренбург оказался поражен его предельным прозаизмом. Было очень трудно поверить, вспоминает мемуарист, что легализуемое сладострастие, строгая система разрушительной логики, театрально-пакостническая плоть, гуманитарная абсурдистика, мягкие гомосексуальные наклонности, наконец, рационально-деструктивная правильность исходят от этого безликого дидактика и моралиста…