Канатоходцы

Абрамов Сергей Александрович

А за дверью - по пустому коридору до поворота направо, потом в тесный лифт, вверх, вверх, вверх - сколько этажей?
– потом лифт начал двигаться горизонтально и наконец остановился. Мы вошли в такой же, как и внизу, коридор, только ярко освещенный и заполненный черными мундирами. К Кодбюри подскочил верзила в шлеме с защитным забралом, козырнул, отрапортовал:

–  Все выходы блокированы. Им не уйти.

–  Жертвы?
– быстро спросил Кодбюри.

–  Один полицейский внутренней охраны. И еще один ранен. Он-то и поднял тревогу.

–

 Камера?

–  Без взлома. Открыта шифром.

–  Где же они?

Полицейский, казалось, даже ростом стал меньше.

–  Не знаю. С момента тревоги мы их не слышали - ни стрельбы, ни беготни.

–  А может быть, вы их проворонили?

–  Никак нет. Все выходы блокированы.

Он откинул вверх прозрачный намордник, вытер платком лицо.

–  Думаю, их всего трое. И заключенный Стоун. Где-нибудь выжидают.

–  Где-нибудь… - передразнил его Кодбюри.
– Вам бы командовать детским хором, а не особой группой.

–  Так точно, - тупо сказал полицейский.

–  Ладно, к делу, - начал Кодбюри.
– Четверо с лазерами - в блок «Мышь», четверых - к грузовому лифту, взвод - в грузовой двор. Остальным прочесать коридоры. Да, еще… - Он остановил стартующего верзилу: - Изоляция камер?

–  Включена на полную.
– И спросил нерешительно: - Скажите, вы доложили о происшедшем директору Биглю?

Кодбюри даже позеленел от ярости.

–  Какое вам дело? За излишнее любопытство - двое суток ареста. Выполняйте приказ.

Тот щелкнул каблуками, надвинул щиток на лицо и побежал к отряду. Через несколько секунд полицейские с пистолетами и лучевиками пробежали по коридору мимо нас, сворачивая в боковые проходы, и только теперь я заметил в стенах глухие стальные двери, видимо открывающиеся автоматически. Рядом с каждой - прямоугольник щита-распределителя: там, вероятно, механизм двери, пульт наблюдения, черт знает что еще. А над щитами ярко горели зеленые фонарики, кроме одной двери, где лампочка тревожно мигала.

Кодбюри к чему-то прислушивался, как собака на охоте: уши напряжены, сам в стойке, сейчас бросится.

–  Что-нибудь слышите?

–  Может, и слышу, - сказал он.
– Вот что, лучший друг Джина, мы с вами пойдем туда.
– Он ткнул дулом лучевика в жерло туннеля-коридора, уходящего в темноту.

–  Что там?

–  Люк для отбросов.

–  Вы думаете…

Он перебил, усмехнувшись:

–  Представьте, думаю. Полицейские тоже иногда размышляют. Где искать отбросы? В люке для них.
– Он опять усмехнулся, довольный собственной шуткой.

Темный коридор - пожалуй, низковатый для меня: я то и дело стукался головой о какие-то выступы в потолке - мы прошли неторопливо и крадучись, он впереди, я за ним. В конце коридора Кодбюри зажег фонарик, осветив массивную стальную дверь с ржавым замком-засовом и осколки стекла на полу.

–  Видите, - он указал на них лучом фонарика, - лампочка. Слабенькая. Люком пользуются редко и в основном днем. А им и

она мешала…

–  За дверью лифт?
– спросил я.

–  Нет, обыкновенные ступеньки-скобы, ржавые от времени. Этой части здания лет восемьдесят.

–  А этаж?

Он кивнул одобрительно:

–  Соображаете… Тридцать седьмой. Высоко. Они, вероятно, еще не успели спуститься…

Он осторожно отодвинул засов, потянул на себя тяжелую дверь, наклонился над темной бездной. Я резко рванул его на себя - вовремя: откуда-то снизу полоснул узкий белый луч, лизнул стальной косяк, как перерезал его.

–  Отлично, - сказал Кодбюри, - они здесь.

Он достал из кармана прямоугольный брусочек, сдавил его, чем-то хрустнув, бросил вниз.

–  Что это?

–  Игрушка: усыпляющий газ. Я бы хотел взять их живыми.

Внизу в туннеле что-то стукнуло и стихло. Кодбюри выругался:

–  Мерзавцы знают этот дом, как свою квартиру: они перекрыли ход.

–  Чем?

–  Каждые пятьдесят метров - выдвижные крышки для накопления отбросов.

–  Что же делать?

–  Слушать старших, лучший друг Джина.
– Он снова зажег фонарик и тут же погасил его, видимо обнаружив то, что искал. Ударил рукояткой по стене, брызнули осколки.
– Здесь кнопка сирены…

Здание вновь заполнил резкий протяжный звук. Кодбюри отпустил кнопку, звук прекратился.

–  Поспешим к лифту. Там должны быть наши. Мы перехватим птичек прямо у выхода.

Грузовой лифт, набитый полицейскими - их было не четверо, как приказывал Кодбюри сержанту, а по крайней мере десяток, - спустил нас на первый этаж в две минуты. Грузовой двор, заставленный какими-то ящиками, бочками, непонятными конструкциями из металла, был почти пуст, если не считать четверых полицейских у автоматических ворот, еще одного - в тесной будке контрольно-пропускного пункта и троих людей в серых комбинезонах, суетящихся у огромного мусоровоза.

Когда мы с Кодбюри во главе десятка перепуганных стражей порядка выбежали во двор, эти трое уже закончили погрузку мусора и полицейский в будке нажал кнопку управления воротами. Стальные створки поползли в стороны, серые комбинезоны влезли в кабину, и машина медленно тронулась. Она уже въезжала в ворота, когда внезапно прозревший Кодбюри истошно крикнул:

–  Стой!
– И полицейским: - Огонь по машине!

Потом рванулся за ней, прицеливаясь на ходу, а мимо него вслед беглецам сверкнули стрелы лазерных лучей. Вряд ли я тогда соображал, что и зачем делаю, но побежал за Кодбюри. Я настиг его у ворот, схватил за плечи, повалил и упал сверху - вовремя: из уходящей на полной скорости машины вылетел такой же лазерный луч, крест-накрест перечеркнул прямоугольник ворот. Приподняв голову, я увидел, как вспыхнула будка КПП, как, перерезанный пополам, рухнул на землю полицейский, как по темному переулку, завывая сиреной, пронеслись две черные машины управления.