Канатоходец: Воспоминания
Шрифт:
Таким образом, эйдос является чем-то, что может служить объединяющим началом для энтелехий, то, что лежит в основе их самих— их цель, идея, сущность, архетип (с. 15).
Можно сказать, что если энтелехия есть план постройки, то эйдос — ее идея. Однако ни в коем случае не следует смешивать эйдос — дух — идею, с одной стороны, и духовный рассудок — с другой (с. 15).
Понятие и идея — совершенно разные вещи. Весь человек есть идея, но понятие есть произведение человеческого ума (с. 15).
Бывают у человека переживания чрезвычайно напряженного характера, моменты вдохновения и т. п.
Те, кто их пережил, могут констатировать следующее: в такие моменты созерцание открывает мир эйдосов, платоновских идей, по отношению
Итак, мы имеем перед собой мир эйдосов, и в этом мире мы находим снова свое «Я» как эйдос, противопоставляемый всем другим.
Это свое эйдетическое «Я» мы называем индивидуальностью… (с. 23).
Так и в нашем случае — задача заключается в том, чтобы, смотря в книгу природы, уметь ее читать. Мы уже видели, что наука как таковая задается совсем другими целями, а потому не служит целям познания и работает не во имя истины, но во имя пользы (с. 25).
Нужно стать Истиной, но ясно, что такая задача может быть разрешена каждым эйдосом, каждой индивидуальностью только в течение веков и в многообразии бесчисленных миров (с. 26).
Можно сказать, что философия как мышление о мире началась с Аристотеля, ибо все предшественники Аристотеля еще отчасти принадлежат религии, мифу и сказке… (с. 2).
Аристотель дал почти полную и окончательную логическую основу для всякого мышления вообще, ибо дал логику как науку о законах правильного мышления (с. 2).
После Канта, как и до Аристотеля, мы принципиально нового в узком — философском смысле уже ничего не находим, ибо философы послекантовского периода в сущности развивают только более подробно то, что в основе уже имеется у Канта [116] (с. 1).
116
Я думаю, что это высказывание в значительной степени свидетельствует об изолированности России уже и в те ранние постреволюционные годы.
Непонимание Солоновичем роли философии в духовной жизни, его пренебрежение философией Платона, его незнакомство с экзистенциализмом и его предшественниками не дали ему возможности осмыслить философски свой глубокий мистический опыт.
Мне представляется, что делание на Земле должно делаться опробованными земными средствами. И здесь далеко не все возможности исчерпаны. В конце прошлого и начале нового века были найдены новые — «легкие» формы построения философских учений, выходящих за границы сурового рационализма.
Что мешало Солоновичу?
С одной стороны, изолированность России — она достаточно отчетливо проявлялась уже и в те годы. С другой стороны, безоглядная погруженность в деятельность братства, лежащую в основе мистического анархизма. В то же время отметим, что современные исследования [Koslowski, 1988] показывают, что гностицизм внешне незаметным образом оказал громадное влияние на развитие западной философской мысли.
Философия живет в мышлении, мудрость же живет в деянии (с. 2).
Сознание оказывается заключенным, закутанным со всех сторон «с головой» формами, исходящими из самого же человека.
Человек оказался заключенным в кокон им же самим из себя выделенных форм.
Душа человека подобна бабочке, которая окутала себя выделенной паутинными железами тканью…
Мозг человека оказался такой паутинной железой.
Но человеческая душа не запуталась в ею же самой сотканной паутине философии, а именно закуталась, чтобы благодаря этому пройти определенную стадию своего гармонического развития.
И
Философия Канта является, таким образом, заключительным моментом психической стадии развития человечества, живущего европейской культурой.
Но раз это так, раз это есть закономерный факт развития, то единственно правильным подходом к этому факту прежде всего должно быть исследование того — что это за факт, как фазис, и каковы возможности его преодоления для дальнейшего развития? (с. 4–5)
Далее в «Тетради» идет рассказ об истории становления европейского сознания.
… весь смысл философии вообще и философии Канта в частности вовсе не в познании, но в воспитании, т. е. в вынашивании новой структуры человеческого организма.
Философия не сообщает нам никакого познания, но преобразует наше сознание (с. И).
В сущности, единственным следствием философии является безусловный, чудовищный солипсизм.
Философия погружает человека в пучину безбрежного одиночества. Мейстер Экхарт назвал бы это святая святых души, ибо это и есть психическая колыбель духа (с. И).
Теперь человек все закутывает в понятия, и все умирает перед человеком, природа превращается в простой механизм ради того, чтобы дать человеку возможность достигнуть бессмертия.
Но, конечно, на самом деле природа не умирает, но скрывается за занавесом. И этот занавес отныне может поднять только бессмертное сознание (с. 12).
(Здесь мы ограничимся лишь тем, что приведем те высказывания Канта, в формулировке Солоновича, которые оказались, как это мне представляется, наиболее существенными для автора. Наша задача здесь сводится к тому, чтобы представить себе, как Солонович понимал Канта.)
Если мысленно исключить из мира духовные существа, то вместе с ними исчезнут пространство и время [117] (с. 7).
Пространственно-временные отношения присущи не самим вещам, а только нашему восприятию их (с. 7).
Следовательно, мы познаем вещи лишь так, как они нам являются, но не вещи, как они есть в себе (с. 7).
Метафизика как наука о сущем, таким образом, невозможна (с. 8).
Резюмируя, мы можем сказать, что суждения науки — синтетические, ассерторические, т. е. они двигают наше знание вперед, но знание это не поднимается до аподиктичности [118] (с. 11).
117
В нашей работе [Налимов, 1993] показано, что если признать вездесущность хотя бы слабых форм сознания, то в мире не исчезнет пространство и время, если мы мысленно исключим «из мира духовные существа».
118
Ассерторические суждения утверждают факт, не выражающий его непреложной логической необходимости; аподиктическое суждение основано на логической необходимости.
С точки зрения Канта, материализм, равно как идеализм, являясь догматическими метафизическими системами, оба несостоятельны… (с. 18).
Функция ума есть познание, и эта функция разобрана Кантом в только что изложенной критике чистого разума.
Функцию воли Кант разбирает в критике практического разума… (с. 18).
Вещи имеют «стоимость», личности — достоинство.
Отсюда вытекает предписание:
1. Никогда не обращайся с личностью как с вещами; уважай самоцельность личности в себе и других.