Канцоньере

Петрарка Франческо

Наконец, <…> поставлен вопрос передаваемости подлинного Петрарки, каковой решается таким образом: миллион Петрарок говорят тебе и все – подлинные и все отличны один от другого. Таково послание, вручаемое русскому читателю Поэтом, и этому предстоит быть поставленным в контекст подлинной Weltliteratur, рядом с другими Петрарками, рядом с Петраркой, например, Осипа Мандельштама.»

I. Voi ch’ascoltate in rime sparse il suono

Вас, узнающих в рифмах

отблеск страсти,

Сжигавшей сердце мне без промедлений

Во дни моих столь юных заблуждений,

Что ныне я совсем иной отчасти, –

За бедный слог мой, не единой масти, –

Из-за псевдонадежд и лжесомнений

По поводу любовных треволнений, –

Прошу не обрекать меня напасти!

Тем боле, что и сам я вижу ныне,

Что всякому был притчей во языцех

Любовных заблуждений по причине.

Но не совсем томлюсь теперь в кручине,

Поскольку знаю: небылица в лицах

Вся наша жизнь и сон среди пустыни.

II. Per fare una leggiadra sua vendetta

Дабы свершить слепительную месть,

Сломив меня и раз, и навсегда,

Схватила лук крылатая Беда,

Как трус, чтоб втихаря удар нанесть.

Но у меня засела в сердце Честь,

Дозор в глаза мне выставив тогда,

Но выстрел прямиком дошел туда,

Где ране мялись острия, как жесть.

Врасплох, увы, застал нас сей налет:

Ни сил, ни обстоятельств больше нет

Ни меч схватить, ни крикнуть караул.

О, если б вовремя сменить оплот

И тщательно запутать мукам след –

Чтоб перст их до меня не досягнул!

III. Era il giorno ch’al sol si scoloraro

Был день, когда, по промыслу Творца,

В моих глазах погас свет полуденный,

Когда мой взор смутился, пораженный

Сияньем, Донна, вашего лица.

Я не похож тогда был на бойца,

Тем более – на замок укрепленный,

Когда Тот положил стрелой каленой

Начало мукам, коим нет конца.

В зрачках моих – ни рва, ни палисада,

Чтоб к сердцу путь вторженцу запретить:

Глаза даны для слез мне – вот досада!

Угодно было богу пошутить

И дротик в безоружного вкрутить,

Когда у Вас перед дверьми – засада!

IV. Que’ ch’infinita provedentia et arte

Тот, Чья любовь и мудрость обрекла

Мир восходить в спиралях бесконечных,

Слепив его из полушарий встречных, –

Зевесу – скиптр, Аресу – меч дала,

Кто просветил народы без числа

По поводу Писаний безупречных,

Кто от сетей взял рыбарей беспечных,

Подвигнув их на горние дела,

Кто Сына подарил отнюдь не Риму,

Но Иудее, ибо всяк смирен

Им предпочтен всегда был несмириму, –

Отметил городишко мал и брен,

Зажегши там звезду, повсюду зриму,

От коей весь тот край приободрен.

V. Quando io movo i sospiri a chiamar voi

Едва возьму дыханье – вас назвать,

Ваш первый слог в пленительном убранстве,

ЛАская слух, является в пространстве,

И на сердце нисходит благодать.

Затем, Увы, бегУ вас Увидать,

Чтоб Укрепиться в чУдном постоянстве, –

Вот слог второй, а РАзум в критиканстве

Кричит, что с ней тебе не совладать.

Вот третий слог, вот, к слову, все три слога,

Где ЛАску с Уваженьем видеть РАд, –

Достойны вы обоих, ради Бога!

А Феба за нахальный этот взгляд

На сей вечнозеленый виноград

Попросим оба не судить нас строго!

VI. S'i travїato `e ‘l folle mi’ desio

Заблудший, сумасшедший мой порыв

Летит за ней, преследуя беглянку,

Что без узды Амура спозаранку

Мчит впереди, пространства перекрыв.

Чем настоятельнее мой призыв

Вернуться, тем он падче на приманку, –

И не завлечь его мне на стоянку:

Он от Амура сделался строптив.

Ну вот, теперь вообще в его я власти:

Он, вырвав у меня из рук узду,

Несет меня к ужаснейшей напасти –

На Лавр, на дерево, чьи на беду

Плоды горчат и, с муками в ладу,

Дух не целят, но рвут его на части.

VII. La gola e ‘l sonno et l’otiose piume

Сон и еда, и пух перин лебяжий

Свели на нет достоинство и честь:

Отныне поражений нам не счесть

От всякого довольства силы вражей.

Светильник добрый так затянут сажей,

Что прервалась небес благая весть,

Из камня Иппокрены не известь,

Чтоб не терпеть насмешек черни ражей.

Кого волнует лавр твой или мирт? –

Ступай нагая прочь, Философия! –

Орет толпа, вступив с мамоной в флирт.