Канцоньере
Шрифт:
Так обрушился в траву я как-то раз под грузом бед,
Как хотящий спать жестоко.
И, виня мой беглый луч,
Волю дал слезам горючим:
Пусть беспошлинно текут,
Как снега весной бегут.
Я слабел, слезами мучим,
Обратясь под буком в ключ, –
Мчался, прыгая меж круч:
Кто когда об этом слышал,
Чтобы муж вдруг речкой вышел?
Душу нам дарит Господь
Трепетной, опричь, никто же.
Как Творец, душа нежна,
Как
С тем, кто взор устав колоть,
Вдруг покается сполна.
И упорствует она
Лишь затем, что грех ей мерзок.
Грех противен и Творцу,
Греховодникам завзятым покаяние к лицу:
Грешник и виниться дерзок!
Состраданием взята,
На меня она взглянула,
Кару пытанной сочла,
Наказанье отняла,
Но в ней мудрость не уснула,
Вижу, коль в свое пущусь,
Снова камнем обращусь!
И какая мне в том прибыль –
Звать ее, мою погибель?
Помню, скорбный дух блуждал
По пустыням и трущобам,
Проклиная прежний пыл.
Я искал цельбы хворобам,
Прежним стать собой пылал,
Но не скорби я избыл:
Я желал, страдал, любил.
Как-то раз мне в час охоты
Зверь коварный, дивный тот,
Знойным днем разгоряченный, средь ручья вдруг предстает.
Все отринув в миг заботы,
На нее гляжу, смутив.
И, желая отомститься
Иль сокрыться, брызжет мне
Тучи брызг в лицо: оне
Мне велят преобразиться,
Ах, как грустен сей мотив,
Вдруг оленем обратив, –
И бегу, бегу чрез боры,
От моей спасаясь своры.
Песенка, я не Зевес,
Чтоб из облака златого
Страсть мою пролить дождем,
Хоть Юпитера огнем
Я горю и мысль готова,
Что орел, в лазурь небес
Хитить чудо из чудес –
Лавр, усладу страстотерпца.
Прочи думы – прочь от сердца!
XXIV. Se l’onorata fronde che prescrive
О Лаура, когда б ваш лавр честной,
Защита от Зевесовых гонений,
Не отказал в пользительной мне сени –
Ее ж достоин пишущий любой, –
Я б подружился с Гениев толпой,
Которых подлый век ценит все мене, –
Но как я жертва ваших оскорблений –
Мне не до добрых дел, само собой.
Зане и Эфиопская пустыня
Под солнцем источает меньший зной,
Чем я, насущного лишенный ныне.
Минуя мой, взыскуйте-ка иной
Источник мене бешеный, ведь вы не
Напьетесь им: он так горчит слезой.
XXV. Amor piangeva et io con lui talvolta
Амур и я – мы оба выли в голос
(Поскольку пары неразлучней нет),
Пока вы так запутывали след,
Что добродетель ваша прокололась.
Теперь, когда от ней вы ни на волос
(Бог упаси и дальше вас от бед!),
Мой благодарный ум к Тому воздет,
С Чьим милосердьем ваша дурь боролась.
Итак, вступая вновь на путь Любви,
А похоть оставляя с носом ка-бы,
Вы встретите то кочки, то ухабы…
Что делать: путь тернистый – се ля ви!
Подъем суров и крут, все на брови:
Всё – подлинную ценность узрить дабы!
XXVI. Pi'u di me lieta non si vede a terra
Не весел так и кормчий, что к земле
Корабль приводит бурею разбитый,
С командой, свежим ужасом повитой,
Молившей о спасении во мгле.
Не весел так и узник, что к петле
Приговорен и с нею в мыслях слитый,
С волненьем смотрит на простор открытый,
Воспоминая о минувшем зле.
Эй, там, в амурных песнопений сфере!
Для запевалы добрых нежных нот,
Что прежде сбился с курса, – шире двери!
Ведь в царстве избранных славнее тот,
Кто обращенным вновь в него войдет,
Чем девяносто девять крепких в вере.
XXVII. Il successor di Carlo che la chioma
Преемник Карла, шевелюру сжав
Венцом предшественника-венценосца,
Готов сшибать рога у рогоносца
Халдея, Вавилон его поправ.
Христов наместник, мантию собрав,
Звеня ключами, в милый Рим вернется, –
Когда другое нам не подвернется, –
В град Божий, переживший столько слав.
Смиренная и кроткая агница
Съест волка злобного – так будет впредь
С любым, кто брак нарушить покусится.
Вам надлежит обоих подогреть
(Ее и Рим), их верность подпереть,
И за Христа оружьем исполчиться.
XXVIII. O aspectata in ciel beata et bella
Высокий, чистый дух,
Во плоть здесь облаченный
Легчайшую иной, –
Ступай непреткновенный
Стезей всех Божьих слуг,
Правь в небо путь земной.
Летит пусть парус твой
От мира прочь слепого –
К далеким, лучшим берегам.