Канцтовары Цубаки

Огава Ито

В качестве заключительного аккорда я решила взвесить это послание на весах. На очень стареньких весах, которыми пользовалась еще моя прабабка.

За отправления весом до 25 грамм почта обычно берет 82 иены. Если окажется тяжелее, придется доплачивать за 10-иеновые марки.

Что ж, это письмо весит 18 грамм. Беспокоиться не о чем.

Мой взгляд упал на страницу календаря. Вот и август настал. Обон уже на носу [43] … Отпылал Фестиваль фонарей, Черный Дзидзо [44] облегчил грешникам души, и каждое утро теперь — так внезапно, словно из ушей вынимают затычки, — наполняется зудом цикад.

43

Обон (яп. ??) —

японский праздник поминовения усопших. В зависимости от префектуры отмечается в июле или августе (7 дней 7-го месяца либо по лунному, либо по солнечному календарю) и продолжается до 1 недели. Считается, что в самое жаркое время года души предков навещают своих родных, поэтому большинство японцев стремятся в это время вернуться к своим семейным могилам. Тогда же — или, как в Камакуре, за несколько дней до Обона — проводится Фестиваль фонарей: у входа в свои жилища люди зажигают бумажные фонари, подсказывая «гостям с того света» дорогу к дому; в храмах проводится чтение священных книг, подносятся дары к алтарям, а на главных улицах городов исполняется массовый танец бон-одори, призванный успокоить души предков.

44

«День связи с Черным Дзидзо» (яп. ?????, куро-дзидзо: эннити) — буддийский праздник, традиционно отмечаемый в одном из древнейших храмов Камакуры — Какуондзи. Как гласят поверья, в ночь с 10 на 11 августа — «самую черную ночь в году» — святой паломник Дзидзо, отвечающий за утешение страждущих, спускается в ад, чтобы облегчить страдания грешников.

Всю неделю Обона мы с «Канцтоварами» будем отдыхать. А в последний день той недели я сяду в утренний поезд на линии Екосука и всего через час прибуду на Токийский вокзал. Чем дома без толку сидеть, куда полезнее поохотиться за марками в Токио, решила я. Камакура — город небольшой, но в магазинах все есть, так что столичный шопинг мне не интересен. Пускай это будет просто ностальгическое паломничество в старый добрый Токио.

Как поведал мне Бывший Супруг, извещение о разводе уже получили все адресаты. И хотя причина развода так и осталась в нем не указана, это, похоже, никого особо не озадачило. Многие из тех, о ком он уже и думать забыл, вдруг вышли на связь, чтобы его подбодрить, сообщил мне «господин М», и голос его звучал куда жизнерадостнее прежнего.

Да, видимо, самим решением известить всех вокруг о своем разводе эти двое совершили в своих жизнях огромный прорыв. Как для Бывшего Супруга, так и для Бывшей Супруги это письмо стало поистине судьбоносным.

Я же все досадовала на себя за то, что с выбором марки, пожалуй, поторопилась. «Наверняка ведь могла бы найти и что-нибудь более подходящее!» — так и зудело где-то в голове. Чтобы хоть немного заглушить этот зуд, я и решила пополнить свои марочные арсеналы.

Теперь, после выполнения такого большого заказа, во мне вдруг начало просыпаться нечто вроде гордости за писчее ремесло.

Сколько я ни скандалила перед Наставницей, сколько ни проклинала свою судьбу «рожденной писцом», похоже, многолетние навыки начали проникать мне под кожу. Да и годы учебы в колледже дизайна, видать, не пропали даром. И когда после смерти Наставницы я, возненавидев все на свете, сбежала за океан, именно способность красиво писать иероглифы не позволила мне совсем пропасть.

Всякий раз, когда у меня кончались деньги, я развлекала чужестранцев, очарованных Японией, какой-нибудь простенькой каллиграфией. Там, где я тогда обитала, на все восточноазиатское был настоящий бум. Молодые люди с гордостью носили иероглифы на футболках, а то и на собственной коже в виде татуировок. Увы! Большинство из тех знаков были написаны криво, неправильно или переведены так странно, что ничего, кроме саркастической улыбки, вызвать у меня не могли.

Например, многие вместо знака «самурай» (?) то и дело писали «ожидание» (?), а какая-нибудь юная девица могла разгуливать по городу с иероглифами «бесплатно», поскольку была уверена, что именно так пишется японское слово «свобода».

Все эти люди очень радовались, когда я писала для них кистевыми фломастерами что-нибудь по-японски. Я впервые в жизни испытала, каково это — зарабатывать искусством на пропитание. И впервые в жизни благодарила Наставницу, хотя сообщить ей об этом, увы, уже не могла.

А когда умерла и тетушка Сусико, «Канцтовары Цубаки» по наследству достались мне, и я вернулась в Камакуру. Кажется, мрачные видения о том, что я стану хозяйкой писчей конторы, не зря посещали меня за границей. Теперь они воплощались в реальность.

Закупив побольше разных марок, я, очень довольная, вернулась на станцию Камакура. Но не успела миновать турникеты Восточного выхода, как меня тут же окликнули. Вечно на этом Восточном выходе яблоку негде упасть…

— Поппо-тян! — донеслось до меня, и я внутренне съежилась. Неужто опять какая-нибудь бывшая гангуро из моего разгильдяйского прошлого? Но по интонации вроде не похоже, решила я — и все-таки обернулась. На другом берегу людского потока стояла госпожа Барбара и старательно махала мне рукой. Я с трудом протолкалась к ней через толпу.

Судя по всему, она только что вышла из парикмахерской: кончики коротких, до плеч, волос закручены в долговременной укладке.

— Вам очень идет! — похвалила я.

— Спасибо! — просияла она. — Ты куда-то съездила?

— В Токио. Закупила почтовых марок…

— Значит, еще не ужинала?

— Как раз собираюсь, — ответила я.

— Так, может, поужинаем вместе у моря? — предложила она, продолжая сиять, как лампочка в сотню ватт. Всю неделю Обона мне пришлось есть одной, и сегодня я действительно не отказалась бы от ужина в чьей-то компании. Даже если составить эту компанию никому, кроме госпожи Барбары, не суждено…

И вот мы шагаем с ней по проспекту Вакамия в сторону моря. От непривычно яркого заката болят глаза.

Дошагав до торговых рядов, решаем купить пару булочек с соевой пастой. Официально эти торговые ряды называются «Фермерский рынок Камакуры», и открыты они круглый год, не считая первых четырех дней января. Ежедневно с восьми утра фермеры со всех пригородов Камакуры торгуют здесь свежими овощами. А на самом углу этой улочки ютится крошечная булочная под названием Paradise Alley — «Райские кущи» или вроде того. Вот там-то и продают самые вкусные в мире булочки с соевой пастой. Круглые и пышные, со смайликом на сахарной пудре, только что из печи.

Вдоль набережной, докуда хватает глаз, плотной цепочкой тянутся прибрежные домики. На лестнице, ведущей к пляжу, мы сбрасываем босоножки, и я впервые за долгое время ступаю по земле босиком. А ноготочки госпожи Барбары поблескивают белоснежным лаком.

Спустившись по бетонным ступеням, мы ступаем на пляж, и прохладный песок наконец-то остужает наши горячие ступни.

— Обожаю бегать по песку босиком! — кричит госпожа Барбара с восторгом пятилетней девчонки и тут же срывается с места.

— Да, здорово! — отзываюсь я и несусь вдогонку за ней. Песок, осыпаясь с ног на бегу, щекочет пятки, будто стайка веселых феечек.

Для нашего «пира у моря» госпожа Барбара выбирает целую вереницу пляжных ресторанчиков тайской кухни. Народу вокруг хватает. Заняв на террасе свободный столик с видом на море, мы заказываем блюда сразу у нескольких поваров. Я выбираю весенние блинчики харумаки и тушеный китайский шпинат, а госпожа Барбара — жареную рисовую лапшу падтай. Каждое блюдо мы раскладываем на двоих и поедаем, делясь впечатлениями.