Каникулы бога Рандома 3
Шрифт:
— Если его признает император, а к этому всё и идёт, то это бессмысленно, — он ходил взад-вперёд, глядя на качающиеся сосны за шатром, в котором проходила сама встреча. — И это будет значить только одно, что трон, который мы такими усилиями пытались добыть, уплывёт у нас из-под носа.
— Да уж, — вздохнул Тверской, понимая, что устал следить глазами за мельтешащим Северским. — Благодарю, что посвятил в проблему.
— Столько лет грызться на виду всего двора, чтобы отвлечь внимание от нашего союза, — Северский отчаянно жестикулировал, словно
— Но ты уверен, что это именно бастард? — поинтересовался князь Тверской, которому всё ещё не верилось в происходящее. — Как-то всё это подозрительно.
— Бастард, однозначно! — ввернул своё любимое словечко Северский. — Только этим можно объяснить, что о наследнике до самого последнего времени не знал даже сам император! Я бы такое не пропустил. Так что, уж поверь, это так!
— Ну так известно, кто это? — опомнился вдруг Тверской, поняв, что самого главного в их обсуждении и не хватает. Чтобы понимать, что именно сделать, надо знать, с кем именно. — Может быть, просто убрать, да и дело с концом?
— В том-то и дело, что пока совершенно не ясно, — ответил Северский, всё-таки садясь на своё место и принимая бокал вина. — Как оказалось, моих людей за последнее время выдавили из непосредственного окружения императора, а я-то ни сном, ни духом. Мне говорили о заменах, но я свято верил, что один ушёл, другой встал на его место. Но, как оказалось, ничего подобного. Поэтому мои люди даже близко не получили доступ к документам.
— А если на медперсонал аккуратно надавить? — поинтересовался Тверской и тут же по выражению лица собеседника понял, что ляпнул глупость, нечто подобное было предпринято чуть ли не в первую очередь.
— Они не знают, чьи материалы исследовали, — пожал плечами Северский. — Удалось только получить информацию, что это точно не сын самого императора, а именно внук. И на этом всё.
— Тогда каковы наши планы? — князь Тверской напрягся, потому что, если трон переставал маячить на горизонте, то необходимость союза с ним у Северского отпадала напрочь. — Нужно же как-то действовать? И да, будущая помолвка детей остаётся в силе?
— Непременно, — ответил ему Игнат Валерьевич и крепко задумался. — Конечно, всё остаётся в силе. Но, если мы сейчас не подсуетимся, наши внуки трон не увидят, понимаешь?
— Это я, конечно, понимаю, — тяжело вздохнул Тверской, сетуя в мыслях на то, как нехорошо всё повернулось. Он терпеть не мог, когда срывалось что-то важное в последний момент. А уж тут настолько важное, что глобальнее и не придумать.
— Поэтому я предлагаю следующее, — проговорил Северский и, подсев к Тверскому, склонился к его уху.
Я видел, что между тёткой и Гагариным происходит что-то не то, но решил до поры не вмешиваться. Тем более, я понятия не имел, в чём суть. Игорь, кстати, тоже, поэтому мы пока постановили заниматься более важными делами.
А они, кстати,
В первую очередь пришлось буквально заливать Оралиуса благодатью, чтобы подлатать его сущность инкуба. С человеческой неплохо справлялся Жданов, а вот со всем остальным…
Поняв, что за пару минут тут не справиться, я решил отпустить Ксению Альбертовну домой. Я знал, что она нервничает и хочет скорее оказаться в усадьбе. Взяв сумку с самоцветами, я отсыпал пару горстей в небольшой мешок и отправился искать тётку.
Она оказалась в ресторане и уже допивала заказанный кофе.
Гагарин вошёл вслед за мной, но я не обратил на него внимание. А вот на глаза Ксении Альбертовны, сверкнувшие обидой и даже, кажется, злобой на него, обратил. Да уж, что-то между ними точно произошло.
— Тётушка, — сказал я с улыбкой, надеясь хоть чуть-чуть разогнать её мрачность. — Возьми, пожалуйста, — я протянул ей мешочек с камнями. — Это тебе для подъёма духа.
— Спасибо, конечно, — ответила та, но я видел, что она буквально держала себя в руках, чтобы не вспылить. — А что это?
Открыв мешочек, она увидела, как внутри переливаются камни. Даже под комнатным освещением они были прекрасны.
— О-о, — тётка моментально просветлела. — Какие чудесные… Но я не возьму, — она протянула мне их обратно. — Это же стоит…
Я аккуратно взял её руки и отвёл от себя. Она прижала их к груди, и в её глазах мелькнули слёзы.
— Это на восстановление теплиц, — ответил я, полагая, что с таким предлогом она камни заберёт без зазрения совести. — Может быть, побольше построишь. Возможно, вернёшься к изысканиям, которые любишь.
— Спасибо, — ответила она, обнимая меня одной рукой за шею. — Спасибо тебе огромное. Я поеду?
— Да, конечно, — кивнул я, понимая, что мне уже пора бежать в медкабинет Жданова. — Прости, проводить не смогу, у меня тут… сама понимаешь.
— Да-да, конечно, — проговорила Ксения Альбертовна и развернулась, чтобы уходить.
— Разрешите, я вас провожу, — сказал Гагарин, делая шаг по направлению к тётке.
— Благодарю, — проговорила она ледяным тоном. — Я сама доберусь.
Ага, значит, за короткое время они успели поссориться. Ладно, я обязательно займусь этим вопросом, но позже. Сейчас у меня Оралиус при смерти.
Вообще то, что мы застали, когда чуть ли не всей компанией ввалились к Жданову, стоило отдельного описания. Врач стоял в стороне, так как уже сделал всё, что мог для той ипостаси инкуба, что была ему подвластна.
А возле кушетки, на которой и лежал стенающий Оралиус, сидел Дезик. Его правая голова плакала навзрыд, роняя драгоценные слёзы на марлевые компрессы, которые цербер незамедлительно прикладывал к повреждённым местам инкуба.
Центральная голова усиленно нюхала лук, чтобы тоже разрыдаться, но у неё никак не получалось. Я подумал сначала, а зачем такое надо? Но потом понял, что слёзы цербера хоть и помогают, но слишком медленно. А у нашего дорогого Оралиуса слишком многое нарушено в организме.