Канон Смерти
Шрифт:
Но Рею не понравились этот взгляд и улыбка. Уж слишком… разные? Не вязалось одно с другим.
— Доброе утро, сын, — сказал он. Голос оказался резковатый, хорошо поставленный. — Хорошо, что ты решил позавтракать в кои-то веки с нами, мать будет рада. И тебе, юноша, тоже доброго утра. Рад с тобой познакомиться, наконец.
На мгновение замешкавшись, Рей коротко молча поклонился. Спокойствие улетучилось, проснувшиеся инстинкты потребовали собраться и наблюдать. Не оглядываться на Кхайнэ, не спрашивать у него совета как себя вести даже мысленно. Потому что перед этим пернатым ни в коем случае нельзя показаться растерянным ребенком. Почему — Рей понятия не
Кхайнэ невесомо опустил ладонь ему на плечо. Рея окатило внезапным жаром, дыхание перехватило, захлестнуло непреодолимое желание укусить чужую руку и сбежать подальше. Куда — неважно, лишь бы там никого не было. Но, как ни странно, эти горячие волны прояснили разум и прогнали слабость. Показалось даже, что он стал легким пузырьком воздуха, который стремится со дна к поверхности.
«У тебя все-таки энергетическое истощение, — пришла внезапная мысль от Кхайнэ. — Я буду иногда делиться с тобой своей силой, чтоб ты в обморок не рухнул».
Это молчаливое пояснение, всего лишь короткий образ, еще больше укрепило дарри в решении быть очень внимательным.
«Что-то не так?»
«С чего ты так решил? Все в порядке».
«Мы где? Это все еще крепость?»
«Да».
Они прошли в гостиную, чье убранство было выдержано в коричнево-кремовых тонах. Темная мебель выглядела тяжелой и строгой, Рею подумалось, что таков и характер её хозяина — строгий и основательный, как эта мебель. И не терпящий каких-либо отступлений от своих личных устоев. Отчего-то воздух в комнате заставлял чешую на хребте вставать дыбом.
От высокого двустворчатого окна им навстречу радостно понеслась женщина-птица, еще более маленькая, чем Равьен, едва ли на полголовы выше Рея. Серебристые перья и волосы, светло-голубая кожа, округлые, мягкие черты лица. И даже ткань вышитого платья, перехваченного в талии плетеным золотым поясом, выглядела мягкой. Рей с интересом вгляделся в незнакомую госпожу — он никогда прежде не видел обычных женщин. Не знал, как они думают.
От неё исходила ничем не замутнённая радость при виде Кхайнэ. Она искренне и всей душой любила приемного сына, радовалась его приходу, но дарри ощутил в этой привязанности нечто странное. Что-то такое, отчего подспудно нервничал замерший рядом Кот. Это было заметно — в мелких движениях мышц, в задавленном желании отстраниться, когда она подошла, чтобы обнять. Кхайнэ наклонился, позволяя чмокнуть себя в щеку и даже улыбнулся. Вымученно. Рей чуть не оскалился от неприятной волны чувств, окативших его.
Неужели она не понимает, что её радость и умиление чрезмерны? Что такое нарочитое проявление любви раздражает привыкшего к сдержанности мужчину? Дарри показалось, что он плавает в вязкой приторной патоке из чужого обожания, неслабо сдобренной стремлением… удержать подле себя?
Кажется, эта птица, сама не признаваясь себе, гордилась тем, что сильное свободное существо пускай и отчасти, но принадлежит ей. И не может, не рискует обидеть, потому что поводов для ссоры нет, и все-таки она — мать. Не родная, но заботилась
Такой беспомощно Рей не понимал, она его не просто злила — почти выбешивала. Ну спасибо, подобрала, вырастила, дальше-то зачем права предъявлять? Но она, похоже, желала, чтобы взрослый сын, давно уже живущий не просто сам по себе, но имеющий громадную, ни с чем не сравнимую власть, всегда оставался при ней.
И вот это промораживало до костей.
Когда женщина повернулась к нему, чтобы вполне дружелюбно поприветствовать, вскипевшая было злость уже успела спрятаться за слегка растерянным взглядом и удивлением. Именно так полагалось вести себя при встрече с безобидны разумными незнакомого вида. Себя облапать Рей не дал, отступив на шаг и предупреждающе показав клыки — чтобы поняла его точно и однозначно. Поохать — а она собиралась — тоже не дал, спросив в лоб:
— А вы кто?
Наблюдавший за этой сценой Кхайнэ плеснул мысленным смешком, а женщина растерялась.
— Меня зовут Инайя, — представилась она, по-птичьи моргнув круглыми глазами.
— Мы — Ирлерр, — благожелательно улыбнулся Равьен. — Наш народ теперь почти никому не известен — неудивительно, что ты ничего не слышал. Милая, накрывай завтрак, наши гости наверняка голодны.
Очень правильная речь. Правильные, приличествующие случаю фразы. Поведение тоже, наверное, правильное. В какой-то момент Рей готов был и впрямь растеряться от того, что видел и слышал. Это вот так выглядит пристойность? Тогда уж лучше обратно в бордель! Там хотя бы все эмоции были, может, не самыми лучшими, зато настоящими. А тут… Он покосился на Кота, присевшего на диван, и занял место подле него, испытывая непреодолимое желание прислониться к широкому плечу — воздух показался душным и спертым. Только дикий голод удерживал от того, чтобы не сбежать под каким-нибудь благовидным предлогом.
И снова когтистые пальцы легонько легли на плечо. Полегчало.
«Заче-ем?» — жалобно ткнулся дарри в разум кхаэля, надеясь на хоть какое-то прикрытие.
«Что, тяжко? — отозвался сочувствием тот. — Придется терпеть, пока не научишься закрываться и слушать только по необходимости. Большинство живет «по правилам», и ты должен научиться жить среди них».
«Но она же…»
«У нее не получится. Да к тому же, мать вкусно готовит. Они, в общем-то, неплохие. Просто обычные. И хотя бы не взрываются ненавистью ко всем, кто выбивается из их понятия правильного».
Откуда-то — видимо, с личной кухни — поплыли совершенно умопомрачительные запахи, и Рей на время потерял способность думать. Но не изумляться. Когда из воздуха по жесту Равьена перед диваном соткался полупрозрачный, но вполне материальный круглый столик, дарри только и смог, что хлопать глазами.
— Уплотненный воздух, — с легкой улыбкой пояснил пернатый.
— А как?
Все казалось, что от Равьена дует легкий прохладный ветерок, а где-то в животе наоборот, поселился тяжелый горячий шар. Даже не шар, а точка. Но подумать и спросить о том, что с ним происходит, было некогда — приходилось бороться с желанием наброситься на еду с когтями. Принесенный Инайей завтрак был весьма плотным и вкусным. Но вот Кхайнэ к еде почти не притрагивался, да и выглядел сумрачно, предпочитая отмалчиваться.
— Во-первых, мое желание, — охотно пояснил крылатый. — Во-вторых, четкий образ того, что я хочу создать. И, в-третьих, импульс нужного количества энергии в то место, где я хочу изменить структуру воздуха.
Слушая пояснения, приходилось лихорадочно вытаскивать значения незнакомых слов из мыслей самого крылатого, благо, он позволял это делать — ощущение услужливо приоткрытой двери в определенную комнату не проходило. Но при этом Рей твердо знал, что дальше, за прочную глухую стену с потайными дверями его не пустят. Речь ирлерра отличалась сложностью и насыщенностью понятий, множеством новых слов и отсутствием тех простых и часто неправильных выражений, к которым Рей успел привыкнуть за время жизни в борделе. Наоборот, Равьен вынужденно упрощал все объяснения, стараясь сделать их понятными.