Каныш Сатпаев
Шрифт:
Когда долгая беседа подошла к концу и гости стали прощаться, акын поднялся с постели и, с трудом пройдя в тот угол, где сидел сокол, снял птицу со стояка, сказал:
— Вот сидит без дела мой прославленный синий сокол, которого я никому ни за что не уступал долгие годы. Нет ему равного в нашей степи. Ты сам подобен соколу, сын нашего дорогого Имеке, твоя ученость — твои могучие крылья. Возьми, Каныш-жан, моего боевого сокола и дай ему вволю полетать!
Но Каныш наотрез отказался принять подарок, хотя ему и хотелось иметь эту знаменитую птицу. Каково расставаться со старым
— Когда выздоровеете, привезите его к нам на джайляу. Поохотимся вместе.
Узнав от Каныша об этом разговоре, отец остался доволен сыном. Заметил:
— Правильно поступил, что отказался от подарка. Ведь весь смысл, вся радость его жизни — песни и охота. Между прочим, с этим соколом связана одна известная в округе история...
Однажды приезжает в аул Жаяу-Мусы волостной правитель. Видно, гордыня его обуяла — сам он не пошел к певцу, а отправил к нему своего прислужника просить на время синего сокола. Через несколько минут джигит возвращается с пустыми руками и говорит своему господину: «Он дома. Но даже не ответил на мое приветствие. Даже с кровати не встал — лежит и почитывает газеты». Пришлось волостному уехать ни с чем.
Поведав эту историю, Имантай заключил:
— Удивительный человек! Волостному, который специально приезжал просить, отказал. А тебе сам предлагает. Если аллаху будет угодно, старик поднимется, тогда мы еще увидим его сокола в деле...
Но в то лето им не пришлось поохотиться. Вскоре, 25 июня, был объявлен указ о мобилизации казахов на тыловые работы. К удивлению администрации, безропотная, всегда исполнительная степь неожиданно показала совсем иной нрав. По всему краю заполыхал, широко разливаясь, бунт...
Когда подрезаны крылья
I
Эхо Февральской революции докатилось до далекого Семипалатинска с опозданием на пятнадцать дней — столько времени известие о свержении самодержавия скрывалось местными властями.
В считанные дни в степном захолустье возникли десятки комитетов и союзов, открылись организации всевозможных партий. Одна за другой появлялись новые газеты и листовки, словно грибы после обильного дождя. То и дело по любому поводу созываются митинги. Сколько речистых ораторов появилось, сколько «вождей»! Ведь отныне для всех и во всем свобода.
Питомцы учительской семинарии, конечно, не остались в стороне от этих событий. Сразу же была дана отставка преподавателям духовных предметов. Ведь объявлено же: свобода совести! Тихих, смиренных семинаристов словно подменили. Энергия так и клокочет в них. Не нужно их приглашать на митинги. Они идут сами и успевают за день побывать на нескольких сборищах. Есть среди студентов и такие, которые сами выступают. Все это происходит не стихийно и не самотеком, как может показаться с первого взгляда. Эта кипучая деятельность направляется разного рода комитетами.
В Семипалатинске организации, заявлявшие о своем праве участвовать в управлении, плодились в изобилии. Объединенный комитет общественных организаций, офицерский комитет, солдатский комитет, областной национальный комитет
Весной занятия в учительской семинарии почти прекратились. Собрания и митинги, демагогические призывы различных «вождей» делали свое. Многие семинаристы не приходят на лекции. Из среды учащихся уже явились свои активисты, записные ораторы. Они даже выдвинули лозунг «Не только сам учись — учи других!».
Какие призывы тех дней привлекали восемнадцатилетнего Каныша? Трудно сказать, ибо юноша не бывал на шумных демонстрациях и сборах. Доподлинно известно, что в это время он оказался в больнице переселенцев. Каныш поступает туда с высокой температурой, жалуется на боли в груди. Это было первое проявление опасного недуга. Но об этом пока не знали ни больной, ни лечившие его врачи. Поставлен диагноз: воспаление легких. Семинарист выписывается из лазарета только перед летними экзаменами. Однако педагогический совет, учитывая его состояние и отличные успехи в учебе, принимает решение о переводе Сатпаева на четвертый курс без испытаний. К этому моменту подоспел транспорт из аула. И Каныш не мешкая отправился в Баянаул.
Свежий воздух степи, кумыс и забота домашних сделали свое дело — здоровье юноши заметно окрепло, и он уже не чувствовал никаких следов болезни. К концу августа он возвращается в Семипалатинск. Ему сразу бросилось в глаза, что город словно подменили. Почти нет митингов, и пылкие ораторы, которых весной нельзя было силой остановить, куда-то подевались. Комитетов и разных союзов тоже стало меньше. Разношерстные партии, будто бы между ними никогда не было политических разногласий, прекратив борьбу, пребывают в состоянии мира. Какое-то необычное затишье. Вероятнее всего, люди просто устали от болтовни, изуверились в обещаниях партийных листков.
Занятия в семинарии начались как-то вяло, без прежнего оживления на лекциях. И учащиеся съехались к началу учебного года не в полном составе. Многие остались в аулах, некоторые успели сделаться чиновниками многочисленных служб Временного правительства. Каныша не привлекала такая перспектива, ему хотелось скорее завершить учебу. Поэтому он аккуратно посещал занятия, продолжал много читать по изучаемым предметам. Но, к своему удивлению, юноша стал отмечать, что лекции тяготят его, пропало горячее стремление узнать побольше. Какая-то усталость, сонливость все сильнее овладевали им.
Вскоре, однако, это необычное состояние находит объяснение. Глубокой осенью Каныш снова попадает в переселенческую больницу. И врачи ставят жестокий диагноз: туберкулез в открытой форме. Кровотечение удается остановить только через месяц. Но больной по-прежнему в критическом состоянии. Несмотря на это, доктор С.Н.Разумов, осмотревший юношу по просьбе Абикея Зеиновича, рекомендует немедленный отъезд из города. «Каждый день пребывания здесь гибелен для молодого организма. Только кумыс да степной воздух спасение для него. Чем скорее он переберется в аул, тем лучше. И хорошо, если он никогда больше не появится в городе».