Капитал в XXI веке
Шрифт:
В 2013 году, после того как Люксембург и Швейцария заявили о своем намерении соблюдать обязательства, предусмотренные американским законом, в Европе возобновились споры о том, нужно ли включить все эти требования или их часть в новую европейскую директиву. Нельзя сказать, когда эти споры приведут к созданию документа, который будет иметь силу закона, и каким будет его конкретное содержание.
Можно просто отметить, что в этой области порой существует колоссальное расхождение между победными реляциями политиков и тем, что они делают на самом деле. Это серьезно угрожает устойчивости наших демократических обществ. Особенно поражает тот факт, что страны, которые все больше зависят от налоговых поступлений для финансирования своего социального государства, т. е. страны Европы, делают меньше всего, чтобы продвинуться в решении очень простой с технической точки зрения проблемы. В этом проявляется драма небольших стран в условиях глобализации. Национальные государства, созданные в течение прошедших столетий, не обладают нужным размером для того, чтобы устанавливать и применять правила, соответствующие условиям глобализированного имущественного капитализма XXI века. Европейские страны смогли договориться о введении единой монеты (в следующей главе мы вернемся к вопросу о значении и ограничениях этого монетарного объединения), но почти ничего не сделали в налоговой сфере. Политики крупнейших стран ЕС, которые повинны в этом провале и слова которых вопиюще расходятся с делами, по-прежнему оправдывают себя, перекладывая ответственность за это на другие страны и европейские институты. Ничто не предвещает, что в ближайшие годы ситуация изменится.
Кроме того, стоит подчеркнуть, что и закон FATCA, намного более амбициозный, чем европейские директивы, явно недостаточен. Прежде всего, его формулировки недостаточно точны и не носят систематического характера, в результате чего можно быть уверенным, что некоторые финансовые активы, особенно те, что размещены в траст-фондах и других фондах, смогут ускользнуть от обязанности автоматически передавать информацию на совершенно законных основаниях. Предусматриваемые
Вероятно, единственный способ добиться ощутимых результатов заключается во введении автоматических санкций не только в отношении банков, но и стран, которые откажутся включить в свое законодательство положения, обязывающие все учреждения, расположенные на их территории, автоматически передавать информацию. Можно, например, рассмотреть возможность введения санкций в размере 30 % от таможенных сборов данной страны или даже выше, если необходимо. Поясним: цель не заключается в том, чтобы наложить всеобщее эмбарго на офшоры или начать бесконечную торговую войну со Швейцарией или Люксембургом. Протекционизм сам по себе не является источником богатства, и, в сущности, все заинтересованы в свободе торговли и в открытости экономики — при условии, что одни страны не будут этим пользоваться для того, чтобы прикарманивать налоговые поступления других стран. В соглашения о свободе торговли и о либерализации движения капиталов, обсуждаемые с 1970-1980-х годов, должны были бы сразу включаться обязательства об автоматическом и систематическом обмене банковской информации. Этого не произошло. Но это не повод для того, чтобы такое положение дел сохранялось вечно. Странам, которые своим уровнем жизни отчасти обязаны финансовой непрозрачности, трудно принять такую эволюцию, тем более что, наряду с незаконной банковской деятельностью (или, по крайней мере, с деятельностью, которая оказалась бы под вопросом в условиях автоматической передачи информации), они, как правило, предлагают настоящие финансовые услуги, которые отвечают потребностям реальной международной экономики и которые, безусловно, будут оказываться при любом развитии событий. Тем не менее эти страны столкнутся с существенным снижением уровня жизни в случае введения всеобщего режима финансовой прозрачности [604] . Маловероятно, что они согласятся с этим, если в их отношении не будут введены санкции, тем более что другие страны, особенно самые густонаселенные страны Европейского союза, пока что не отличались неумолимой решимостью в этих вопросах, что не внушает оптимизма. Кроме того, не будет лишним напомнить, что весь процесс построения Европы до настоящего времени заключался во внушении мысли о том, что можно получить единый рынок и свободное обращение капиталов, не давая взамен ничего (или почти ничего). Изменение этого режима необходимо, однако было бы наивным полагать, что все это можно сделать тихо и спокойно. Американский закон FATCA хотя бы задал конкретные рамки санкций и пошел дальше бесплодных разговоров. Теперь нужно лишь ужесточить параметры санкций — однако это не так просто, особенно в Европе.
604
Сложно оценить эти потери, но они могут достичь 10–20 % национального дохода в таких странах, как Люксембург или Швейцария (или на таких территориях, как Лондонский Сити), что, с одной стороны, представляет собой меньшую часть их уровня жизни, а с другой — очень существенную. В экзотических офшорах и микрогосударствах эта доля, возможно, превысила бы 50 % и даже достигла бы 80–90 % на некоторых территориях, которые занимаются только тем, что предоставляют возможности размещения для фиктивных компаний.
Наконец, можно отметить, что в настоящее время цель как закона FАТСА, так и европейских директив не заключается во введении автоматически заполняемых деклараций об имуществе и во взимании прогрессивного налога на совокупное имущество. Она состоит прежде всего в составлении перечня активов, принадлежащих каждому лицу, для внутренних потребностей налоговой администрации, в первую очередь для того, чтобы выявить вероятные недостатки деклараций о доходах. Собранная информация также используется для обнаружения недочетов в налогообложении имущества (например, касающихся налога на наследство или налога на совокупное имущество в рассматриваемых странах), но осуществляемые проверки затрагивают в основном налогообложение доходов. Тем не менее очевидно, что эти вопросы тесно связаны между собой и что в целом для современного налогового государства финансовая прозрачность в международном масштабе является ключевым вопросом.
Зачем нужен налог на капитал? Теперь предположим, что автоматически заполняемые декларации об имуществе существуют. Нужно ли ограничиваться очень низкой ставкой налога с имущества (например, 0,1 %, если следовать логике регистрационного сбора), или же нужно применять более существенные ставки, и если да, то исходя из какой логики? Ключевой вопрос может быть переформулирован следующим образом. Если мы знаем, что существует прогрессивный подоходный налог, а в большинстве стран — еще и прогрессивный налог на наследство, то зачем нужно вводить еще и прогрессивный налог на капитал? На самом деле эти три прогрессивных налога играют различные, но взаимодополняющие роли и, на мой взгляд, представляют собой три основных составляющих идеальной налоговой системы [605] . Можно выявить две логики, которые обосновывают необходимость налога на капитал: логику содействия и логику стимула.
605
Социальные взносы похожи на форму подоходного налогообложения (и к тому же в некоторых странах объединены с подоходным налогом: см. тринадцатую главу).
Логика содействия исходит из того простого факта, что на практике доход представляет собой понятие, которое зачастую не определено четко в случае людей, обладающих очень крупными состояниями, и что лишь прямое налогообложение на капитал позволяет выявить налогоспособность владельцев значительных состояний. Представим себе человека, чье состояние достигает 10 миллиардов евро. Анализируя эволюцию рейтингов «Forbes», мы видели, что состояния таких масштабов в последние три десятилетия росли очень быстрыми темпами — 6–7 % в год и даже больше, если речь идет о состояниях из верхней части рейтинга (таких как состояния Лилиан Беттанкур или Билла Гейтса) [606] . Это по определению означает, что доход в экономическом смысле слова, включающий все дивиденды, прирост капитала и в целом все новые ресурсы, которыми данные люди располагали каждый год для того, чтобы покрывать расходы на потребление и увеличивать свое имущество, в течение этого периода равнялся примерно 6–7 % их состояния (если предположить, что они практически ничего не потребляют) [607] . Простоты ради представим, что такой человек каждый год располагает экономическим доходом, равным 5 % от состояния размером 10 миллиардов евро, т. е. 500 миллионов евро. Маловероятно, что налоговый доход этого человека, указываемый в его декларации имущества, столь же велик. Во Франции, в Соединенных Штатах и во всех рассматриваемых нами странах самые крупные доходы, указываемые при уплате подоходного налога, обычно не превышают нескольких десятков миллионов евро. Согласно информации, опубликованной СМИ, и заявлениям самой наследницы L’Oreal, обладательницы крупнейшего состояния во Франции в течение многих лет, относительно уплачиваемых ею налогов, ее задекларированный налоговый доход никогда не превышал пяти миллионов евро в год, т. е. чуть более одной тысячной от ее состояния (которое в настоящее время превышает 30 миллиардов евро). Несмотря на всю неясность и неточность деталей, касающихся этого конкретного случая, который, впрочем, сам по себе и не важен, факт заключается в том, что налоговый доход в данном примере составляет менее одного процента от дохода экономического [608] .
606
См. прежде всего двенадцатую главу, таблицу 12.1.
607
Напомним классическое определение дохода в экономическом смысле, данное британским экономистом Джоном Хиксом: «Доход человека или сообщества в течение определенного периода представляет собой стоимость того, что можно максимально потребить в течение этого периода, оставаясь таким же богатым в конце этого периода, каким и в его начале».
608
Даже при доходности, равной 2 % (что намного ниже показателей, наблюдавшихся в конкретном случае этого состояния в период с 1987 по 2013 год), экономический доход состояния, достигающего 30 миллиардов евро, должен был бы составлять 600 миллионов евро, а не пять миллионов.
Главное заключается в том, что такая реальность чаще всего не имеет ничего общего с феноменом уклонения от уплаты налогов или с незадекларированными швейцарскими счетами (по крайней мере, не в первую очередь). Это проистекает из того простого факта, что, даже если вести элегантный образ жизни, непросто тратить 500 миллионов евро в год
609
В случае крупнейшего состояния во Франции дополнительные трудности обусловлены тем, что семейный холдинг управлялся супругой министра бюджета, который также был казначеем политической партии, получившей значительные пожертвования от данного состояния. Поскольку эта же партия сократила втрое налог на состояние в течение своего пребывания у власти, вполне естественно, что это вызвало определенные эмоции в стране и показывает, что феномен овладения политической властью, о котором говорилось в предыдущей главе, далеко не ограничивается США. Кстати, речь идет о министре бюджета, являвшемся предшественником того, кто скрывал свой счет в Швейцарии. Получается, что во Франции сам факт пребывания у власти имеет большее значение, чем политические взгляды.
Имеется в виду правоцентристская партия «Союз за народное движение», от которой баллотировался Николя Саркози, победивший на президентских выборах в 2007 году и занимавший пост главы государства в 2007–2012 годах. В июне 2010 года во французских СМИ были опубликованы материалы, согласно которым Лилиан Беттанкур уклонялась от уплаты налогов. Затем получили огласку расшифрованные записи телефонных разговоров, которые выявили вероятный конфликт интересов между министром бюджета Эриком Вертом и Лилиан Беттанкур, поскольку Флоранс Верт, супруга министра, управляла частью имущества г-жи Беттанкур. Далее бывший бухгалтер супругов Беттанкур Клер Тибо заявила о том, что в 2007 году Эрик Верт получил от миллиардерши 150 тысяч евро на президентскую кампанию Саркози в нарушение законодательства. Тибо также рассказала о том, что Саркози и Беттанкур связывают давние отношения: будущий президент был частым гостем в доме наследницы компании L'Oreal в период пребывания в должности мэра парижского пригорода Нэйи (1983–2002). Все это послужило поводом для начала длительного судебного разбирательства, главным фигурантом в котором стал Саркози. — Примеч. пер.
Есть много способов решить эту проблему. Один из них заключается в том, чтобы включить в личный налоговый доход все доходы, которые размещаются в холдингах, траст-фондах или компаниях, где у каждого есть своя доля, соразмерная его участию. Другой, более простой способ состоит в том, чтобы отталкиваться от стоимости данного имущества при расчете суммы налога. Можно применять фиксированную норму доходности (например, 5 % в год) для расчета теоретического дохода, который должен приносит этот капитал, и включать этот теоретический доход в совокупный доход, облагаемый прогрессивным подоходным налогом. Некоторые страны, например Голландия, попытались пойти по этому пути, однако столкнулись со множеством трудностей, касавшихся прежде всего охвата активов и того, какую ставку доходности использовать [610] . Еще одно решение заключается в том, чтобы непосредственно применять прогрессивную шкалу к совокупному личному имуществу: речь идет о прогрессивном налоге на совокупное имущество. Важным преимуществом этого решения является то, что оно позволяет варьировать ставку налогообложения в зависимости от размера состояния на основе нормы доходности, наблюдаемой на практике для состояния такого масштаба.
610
На практике применяемая в Голландии система не совсем удовлетворительна: в ней имеется множество исключений и категорий активов, освобождаемых от налогов (прежде всего те. что размещены в семейных холдингах и траст-фондах), а доходность считается равной 4 % для всех активов, что может быть слишком много для одних состояний и недостаточно для других.
Учитывая взлет доходности на вершине иерархии имущества, логика содействия является самым значимым аргументом в пользу прогрессивного налога на капитал. Согласно этой логике, капитал просто отражает налогоспособность самых состоятельный людей лучше, чем их ежегодный доход, который зачастую трудно измерить. Налог на капитал позволяет дополнить подоходный налог для всех тех людей, чем налоговый доход явно не соответствует размерам их состояния [611] .
Логика содействия, логика стимула. Тем не менее не стоит пренебрегать и другим классическим аргументом в пользу налога на капитал, основанным на логике стимула. Эта мысль, также выдвигаемая во всех общественных дебатах по данным вопросам, исходит из того, что налог на капитал может побудить владельцев капитала добиваться наилучшей возможной доходности. Так, налог, составляющий 1 или 2 % от стоимости состояния, относительно мал для создателя высокодоходных компаний, который смог бы добиться ежегодной доходности капитала, равной 10 %. Напротив, он очень велик для тех, кто ничего со своим состоянием не делает и имеет ежегодную доходность, равную 2–3 %, а то и вовсе равную нулю. С точки зрения логики стимула цель налога на капитал как раз и состоит в том, чтобы заставить владельца, плохо использующего свое состояние, постепенно от него избавиться для уплаты налогов и уступить свои активы более динамичным собственникам.
611
Эту недостаточность логичнее всего будет оценить на основе средней нормы доходности, наблюдаемой для данной категории состояний, что позволяет связать шкалу подоходного налога со шкалой налога на капитал. Также на этой основе можно предложить минимальные и максимальные ставки налога в зависимости от дохода и капитала.
В этом доводе есть своя доля истины, но преувеличивать его значение не стоит [612] . На самом деле доходность капитала отражает не только усилия и талант владельца имущества. С одной стороны, средняя доходность колеблется в зависимости от размера начального капитала; с другой — личная доходность носит непредсказуемый и хаотический характер, на который влияют самые разные экономические потрясения, обрушивающиеся на людей. Например, есть много причин, которые могут объяснить, почему в определенный момент компания несет потери. Система налогообложения, полностью основанная на стоимости капитала (а не на размере реально получаемой прибыли), оказывала бы на такие компании непропорциональное давление, поскольку они платили бы одинаковый объем налогов и в период убытков, и в период повышенной прибыли, что может их довести до окончательного банкротства [613] . Идеальная налоговая система — это компромисс между логикой стимула (которая больше нацелена на налог с объема капитала) и страховой логикой (которая ведет скорее к налогу с оборота доходов, получаемых с капитала) [614] .
612
Логика стимула лежит в основе книги Мориса Алле «Налог на капитал и денежная реформа» (Allais М. L'lmpot sur le capital et la reforme monetaire. Editions Hermann, 1977), в которой автор настаивает на полной отмене подоходного налога и всех прочих налогов и на их замене налогом на капитал; такая мера представляется чрезмерной и не позволяет полностью покрыть отменяемые налоговые поступления. О предложениях Алле и их современных версиях см. техническое приложение. В целом дебаты вокруг налога на капитал часто отличаются полярностью мнений (этот налог либо полностью отвергают, либо считают единственным налогом, который должен все заменить), как. впрочем, и споры вокруг налога на наследство (наследства нужно либо вообще освободить от налогов, либо установить 100 %-ную ставку налога). Мне кажется, что необходимо как можно скорее умерить остроту этих дебатов и отвести каждому доводу и каждому налоговому инструменту полагающееся ему место. Налог на капитал полезен и даже необходим в рамках имущественного капитализма XXI века, однако он не может заменить все остальные налоги.
613
То же происходило бы и с безработным, который продолжал бы платить очень высокий налог на недвижимость (тем более что в этом случае займы, как правило, не вычитаются из стоимости недвижимости, что может приводить к драматическим последствиям для домохозяйств, обремененных долгами).
614
Этот компромисс зависит от соответствующего значения личных побуждений и случайных потрясений в определении доходности капитала. В зависимости от ситуации может быть предпочтительнее облагать доходы с капитала более низкими налогами, чем трудовые доходы (и опираться прежде всего на налоге объема капитала), или, напротив, взимать более высокие налоги с доходов с капитала (как происходило в англосаксонских странах до начала 1980-х годов, бесспорно потому, что доходы с капитала считались намного менее обоснованными). См.: Piketty Т., Saez E. A theory of optimal capital taxation // NBER Working Paper, 2012 (краткая версия опубликована под заглавием «А theory of optimal inheritance taxation» в журнале «Econometrica» за 2013 год).