Капитал в XXI веке
Шрифт:
Проблема в том, что ответу, сформулированному в категориях запрета, зачастую недостает последовательности. Запрет процентных ссуд, как правило, преследует цель ограничить некоторые виды инвестиций и некоторые специфические категории торговой или финансовой деятельности, которые политические или религиозные власти считают менее допустимыми и достойными, чем другие, не оспаривая вместе с тем саму доходность капитала. В европейских аграрных обществах христианские власти остерегались оспаривать законность земельной ренты, которую они получали сами и за счет которой существовали социальные группы, служившие опорой общественной структуры. Запрет на ростовщичество следует скорее рассматривать как меру социального контроля: некоторые формы капитала вызывают больше тревоги, чем другие, потому что их труднее контролировать. Речь не идет об оспаривании общего принципа, в соответствии с которым капитал может приносить доход своему владельцу без того, чтобы последний должен был работать. Суть скорее состоит в том, что бесконечного накопления следует остерегаться: доходы, полученные с капитала, должны использоваться здраво, если возможно, для финансирования полезных начинаний, а не направляться на торговые и финансовые авантюры, которые могут отклонить владельца капитала от истинной веры. С этой точки зрения земельный капитал очень надежен, поскольку он только и может что воспроизводить себя в неизменном виде из года в год, от столетия к столетию [627] . Благодаря ему кажется незыблемым и весь социальный и духовный порядок мира. Прежде чем превратиться в заклятого врага демократии, земельная рента в течение долгого времени рассматривалась как залог общественного спокойствия, по крайней мере теми, кто ее получал.
627
Ha самом деле, как мы видели, часть — все возрастающая с течением времени — земельного капитала представляет собой привнесенные улучшения, в результате чего, если рассматривать очень длительный период времени, земельный капитал по сути мало чем отличается от других форм накапливаемого капитала. Тем не менее накопление земельного капитала не может выходить за определенные пределы, а его преобладание
Решение, предлагавшееся Карлом Марксом и многими социалистами XIX века и воплощенное в жизнь в Советском Союзе в XX веке, было намного более радикальным, но хотя бы логичным. Если уничтожить частную собственность на все средства производства, как на землю и недвижимость, так и на промышленный, финансовый и профессиональный капитал, за исключением нескольких кооперативов и личных клочков земли, то исчезает всякая частная доходность капитала. Запрет на ростовщичество становится полным: норма эксплуатации, которой, согласно Марксу, измеряется доля производства, присваиваемая капиталистом, становится равной нулю, равно как и норма частной доходности. Когда доходность капитала падает до нуля, человечество и труженики освобождаются наконец от своих цепей и от имущественного неравенства, сформировавшегося в прошлом. Настоящее вступает в свои права. Неравенство, выраженное формулой r > g, остается лишь дурным воспоминанием, тем более что коммунизм любит рост и технический прогресс. К сожалению для населения, подвергающегося этим тоталитарным опытам, проблема заключается в том, что функция частной собственности и рыночной экономики не ограничивается обеспечением доминированием владельцев капитала над теми, у кого есть только их труд: эти институты также играют полезную роль в координировании действий миллионов индивидов, и полностью обойтись без них не так просто. Человеческие трагедии, вызванные централизованным планированием, ясно это иллюстрируют.
Налог на капитал позволяет дать более мирный и более эффективный ответ на вечную проблему, связанную с частным капиталом и его доходностью. Прогрессивный налог наличное имущество — это институт, который позволяет общественному интересу вновь обрести контроль над капитализмом, опираясь при этом на силы частной собственности и конкуренции.
Все категории капитала облагаются одинаковым налогом, без дискриминации, исходя из принципа, что владельцы активов обычно принимают лучшие решения о том, куда следует вложить средства, чем государство [628] .
628
Это не мешает обеспечить другие заинтересованные стороны (наемных работников, органы местного самоуправления, ассоциации и т. д.) возможностью оказывать влияние на эти решения за счет адаптированного права голоса. Финансовая прозрачность может играть ключевую роль в этом вопросе. Мы вернемся к нему в следующей главе.
В случае необходимости налог может быть очень прогрессивным для самых крупных состояний, однако это можно делать в рамках правового государства, по итогам демократических дебатов. Речь идет о наиболее адекватном ответе на проблему неравенства, выраженного формулой r> g, и на проблему неравенства в доходности, предопределяемого размером начального капитала [629] .
В таком виде налог на капитал представляет собой новую идею, адаптированную к реалиям глобализированного имущественного капитализма XXI века. Разумеется, налоги на недвижимый капитал существуют с незапамятных времен. Однако эти налоги, как правило, были пропорциональными, и ставка их была невелика: речь шла прежде всего о гарантии прав собственности посредством регистрационного сбора, а не о перераспределении состояний. Этой логике следовали английская, американская и французская революции: созданные ими налоговые системы ни в коей мере не преследовали цель сократить имущественное неравенство. Вокруг прогрессивного налога велись оживленные дискуссии в эпоху Французской революции, однако принцип прогрессивности в конце концов был отвергнут. Следует подчеркнуть, что даже самые смелые предложения той эпохи относительно ставок налогообложения сегодня кажутся довольно умеренными [630] .
629
Оптимальная ставка налогообложения капитала преследует цель устранить расхождение между нормой доходности r и темпами роста g или, по крайней мере, ограничить некоторые из его последствий. Например, согласно некоторым гипотезам, оптимальное налогообложение на наследство выражается формулой т = 1 — G/R, где G — темпы межпоколенческого роста, a R — межпоколенческая доходность капитала (вследствие чего налог стремится к 100 %, когда рост бесконечно мал по отношению к доходности, и к 0 %, когда он приближается к доходности). В целом дело обстоит сложнее, прежде всего потому, что идеальная система предполагает использование ежегодной прогрессивной шкалы применительно к капиталу. Основные формулы оптимального налогообложения (позволяющие уточнить категории дебатов, но ни в коей мере не предлагающие готовых ответов, поскольку они имеют многочисленные последствия, которые трудно точно оценить) излагаются и объясняются в техническом приложении.
630
Томас Пейн в трактате «Аграрная справедливость» 1795 года предлагал облагать наследства налогом по ставке 10 % (которая, по его мнению, соответствовала ненакапливаемой части, тогда как с накапливаемой части налоги не взимались вовсе, в том числе и тогда, когда она сложилась несколькими поколениями ранее). В ходе Французской революции выдвигались и некоторые более радикальные предложения о «национальном праве наследства». Пошлины на наследство и на передачу права собственности, принятые после многих дебатов, не превышали 1–2 % для наследства, передаваемого по прямой линии. Об этих дебатах и предложениях см. техническое приложение.
Лишь в XX веке, в межвоенный период, произошла революция прогрессивного налога. Однако этот перелом случился в условиях хаоса и касался прежде всего прогрессивного подоходного налога и прогрессивного налога на наследства. В некоторых странах в конце XIX — начале XX века был введен прогрессивный ежегодный налог на капитал (например, в Германии и в Швеции). Однако Соединенные Штаты, Великобритания и Франция до 1980-х годов оставались вне этого процесса [631] . Кроме того, ежегодные налоги на капитал, введенные в некоторых странах, всегда взимались по относительно небольшой ставке, бесспорно потому, что их разрабатывали в условиях, сильно отличавшихся от сегодняшних. Их исходным техническим недостатком было то, что они вводились не на основе рыночной стоимости различных недвижимых и финансовых активов, пересматриваемой ежегодно, а на основе налоговой и кадастровой стоимости, пересматриваемой крайне нерегулярно. Эта стоимость в конце концов утратила всякую связь с рыночной стоимостью, что очень быстро сделало данные налоги нефункциональными и малоиспользуемыми. Тот же недостаток мы обнаруживаем в основе налога на недвижимость во Франции и во многих странах после инфляционного шока 1914–1945 годов [632] . В случае прогрессивного налога на капитал этот недостаток может оказаться смертельным: пересечение определенного порога налогообложения (или помещение в ту или иную налоговую категорию) зависит от более или менее произвольных оснований, таких как дата последнего пересмотра кадастровой стоимости в данном городе или районе. Эти налоги стали подвергаться все большей критике начиная с 1960- 1970-х годов, в условиях сильного повышения цен на недвижимость и на биржевые активы, и зачастую оспаривались в суде (поскольку нарушали принцип равенства перед налогом). Этот процесс привел к отмене ежегодного налога на капитал в Германии и в Швеции в 1990-2000-е годы. Такая эволюция объясняется скорее архаическим характером этих налогов, введенных еще в XIX веке, чем соображениями налоговой конкуренции [633] .
631
Несмотря на многочисленные дебаты и предложения в США и Великобритании, особенно в 1960-1970-е годы и снова в 2000-2010-е годы. См. техническое приложение.
632
Это дефект обусловлен тем фактом, что налоги на капитал, разработанные еще в XIX веке, были введены в мире, где не было инфляции (или она была очень низкой) и где казалось достаточным пересматривать стоимость активов каждые 10 или 15 лет (для недвижимых активов) или же использовать стоимость покупки (система, часто применяющаяся к финансовым активам). Системы кадастровой и налоговой стоимости были поколеблены инфляцией 1914–1945 годов и оказались неспособны правильно функционировать в мире, отличительной чертой которого стала постоянная существенная инфляция.
633
Об истории немецкого налога на капитал от его введения в Пруссии в 1891 году до юридической приостановки его действия в 1997 году (формально закон не был отменен) см.: Dell F. L'Allemagne inegale. О шведском налоге на капитал, введенном в 1947 году (хотя на самом деле он существовал в качестве дополнения к налогу на доходы с капитала с 1910-х годов) и отмененном в 2007 году, см. указанные работы Олссона и Вальденстрема и ссылки, приведенные в приложении. Ставки этих налогов обычно не превышали 1,5–2 % для самых крупных состояний, а верхняя планка в 4 % была достигнута в Швеции в 1983 году (впрочем, она применялась лишь к налоговой стоимости без связи с рыночной стоимостью). Помимо этого феномена вырождения налоговой базы, который затронул также налог на наследство в обеих странах, свою роль сыграло осознание налоговой конкуренции в случае Швеции, где налог на наследство был отменен в 2005 году. Этот эпизод, мало увязывающийся с эгалитарными ценностями страны, показывает растущую неспособность небольших стран вести самостоятельную политику.
Налог на состояния, взимаемый в настоящее время во Франции, в определенном смысле более современен: он основывается на рыночной стоимости различных активов, пересматриваемой каждый год. Это объясняется тем, что данный налог — намного более позднее изобретение: он был введен в 1980-е годы, когда нельзя было игнорировать тот факт, что инфляция и особенно рост цен активов стали постоянной реальностью. В этом, по крайней мере, заключается преимущество движения против течения относительно остального развитого мира: оно позволяет опережать свое время [634] .
634
Во Франции налог на крупные состояния был введен в 1981 году, отменен в 1986 году и вновь введен в 1988 году в виде налога солидарности на состояния. Рыночная стоимость порой претерпевает резкие колебания, которые могут казаться произвольными, однако она является единственной объективной основой, приемлемой для всех, — впрочем, при том условии, что ставни налога и налогооблагаемые категории регулярно корректируются, а поступления не взмывают вверх вместе с ценами на недвижимость. В противном случае возникает опасность налоговых бунтов, как показывает знаменитая тринадцатая поправка к конституции Калифорнии, принятая в 1978 году и призванная ограничить единообразное повышение property tax.
635
Испанский налог взимается с налогооблагаемого имущества стоимостью более 700 тысяч евро (с вычетом 300 тысяч евро для основного жилья), а самая высокая его ставка составляет 2,5 % (в Каталонии она доведена до 2,75 %). За пределами Франции и Испании ежегодный налог на капитал существует также в Швейцарии, где его ставка относительно низка (менее 1 %), что обусловлено конкуренцией между кантонами.
Подытожим: налог на капитал — это новая идея, которая должна быть полностью переосмыслена в контексте глобализированного имущественного капитализма XXI века как в том, что касается его ставок, так и в отношении его практического применения, и результатом которой должен стать переход к автоматической передаче данных в международном масштабе, к автоматически заполняемым декларациям и к рыночной стоимости.
Замещающее регулирование: протекционизм и контроль над капиталами. Так что же, нет спасения, кроме налога на капитал? Моя мысль заключается не в этом. Есть другие решения и другие пути, которые позволяют регулировать имущественный капитализм XXI века и которые уже используются в различных частях мира. Просто альтернативные способы регулирования не столь удовлетворительны по сравнению с налогом на капитал и иногда создают больше проблем, чем решают. Мы уже отмечали, что для отдельного государства самый простой способ вернуть себе немного экономического и финансового суверенитета заключается в обращении к протекционизму и к контролю над капиталами. Протекционизм иногда обеспечивает полезную защиту слаборазвитым отраслям экономики в данной стране (до тех пор, пока национальные предприятия не будут готовы выдерживать международную конкуренцию) [636] . Он также является необходимым оружием по отношению к странам, которые не считаются с правилами (в области финансовой прозрачности, санитарных норм, уважения к человеческой личности и т. д.), — оружием, от которого было бы глупо отказываться. Тем не менее если протекционизм применяется в массовом порядке и постоянно, он не может быть источником процветания и средством создания богатств. Исторический опыт показывает, что страна, которая на протяжении долгого времени следует по этому пути, обещая своему населению быстрый рост зарплат и уровня жизни, возможно, столкнется с тяжелым разочарованием. Кроме того, протекционизм никак не влияет ни на проблему неравенства, выраженного формулой r> g, ни на тенденцию к накоплению и к концентрации имущества в руках нескольких людей в этой стране.
636
Напротив, воспрепятствование развитию иностранного конкурента (разрушение индийского мелкого текстильного промысла британскими колонизаторами в начале XIX века осталось в памяти индийцев) иногда может иметь долгосрочные последствия.
Вопрос контроля над капиталами ставится по-иному. Полная либерализация обращения капиталов без какого-либо контроля и без передачи информации об активах, принадлежащих различным лицам в разных странах (или почти без передачи), стала лозунгом большинства правительств богатых стран с 1980-1990-х годов. Эта программа поддерживалась международными организациями, прежде всего ОЭСР, Всемирным банком и МВФ, разумеется, во имя самой передовой экономической науки [637] . Однако воплощалась она прежде всего демократически избранными правительствами и служила отражением идейных течений, которые преобладали в определенный исторический момент, отмеченный развалом Советского Союза и безграничной верой в капитализм и в саморегулирование рынков. После финансового кризиса 2008 года у всех возникли серьезные сомнения относительно этой программы, и богатые страны, вполне вероятно, будут все чаще прибегать к мерам контроля над капиталами в ближайшие десятилетия. Такой пут ь, в определенном смысле, указал развивающийся мир после азиатского финансового кризиса 1998 года, который убедил значительную часть планеты, от Индонезии до России и Бразилии, что стабилизационные программы и прочие шоковые терапии, навязываемые международным сообществом, не всегда были самыми подходящими методами и что давно пора от них избавиться. Этот кризис также подтолкнул данные страны к созданию иногда чрезмерных резервов, которые, безусловно, являются не лучшей формой коллективного регулирования в условиях нестабильности мировой экономики, но хотя бы позволяют отдельным странам противостоять потрясениям, сохраняя при этом свой суверенитет.
637
Еще более удивительно то. что редкие оценки экономической выгоды, обеспеченной финансовой интеграцией, приходят к выводу о том, что в целом она была довольно скромной (даже без учета негативных последствий в том, что касается неравенства и нестабильности, которые в таких исследованиях игнорируются). См.: Jeanne О., Gounnchas Р. О. The elusive gains from international financial integration // Review of Economic Studies. 2006.
Можно отметить, что позиция МВФ по вопросу об автоматической передаче информации обычно расплывчата и изменчива и чаще всего заключается в одобрении принципа и в последующем торпедировании его конкретного применения под предлогом довольно малоубедительных технических аргументов.
Загадка регулирования капитала в Китае. Кроме того, важно понимать, что некоторые страны всегда контролировали капиталы, и волна полного дерегулирования финансовых потоков и платежного баланса их так и не затронула. Это относится прежде всего к Китаю, валюта которого до сих пор не конвертируема (возможно, она станет конвертируемой, когда страна решит, что накоплено достаточно ресурсов, чтобы приструнить любого спекулянта) и который жестко контролирует как входящие капиталы (нельзя инвестировать или становиться собственником крупной китайской компании без разрешения, которое выдается лишь в том случае, если иностранный инвестор довольствуется очень миноритарной долей), так и исходящие (нельзя выводить свои активы из Китая без учета мнения государства по этому вопросу). Вопрос о вывозе капиталов в настоящее время в Китае очень чувствителен и лежит в основе китайской модели регулирования капитала. Ключевой вопрос прост: действительно ли китайские миллионеры и миллиардеры, которых становится все больше в международных рейтингах состояний, являются собственниками своего имущества и могут ли они, например, свободно выводить его из Китая? Какой бы завесой таинственности ни были окружены эти вопросы, нет никаких сомнений в том, что применяемое в Китае понятие права собственности отличается от того, что имеет хождение в Европе и в Соединенных Штатах, и определяется сложным и меняющимся комплексом прав и обязанностей. Например, все заставляет думать, что китайскому миллиардеру, который приобрел бы 20 % компании Telecom China и решил бы перебраться в Швейцарию со своей семьей, было бы намного труднее сохранить свое финансовое участие в компании и получать миллионы евро в виде дивидендов, чем российскому олигарху. В случае российских олигархов ситуация представляется более простой, если судить по огромным потокам капитала, утекающим из страны в подозрительных направлениях, чем в случае Китая, по крайней мере в настоящий момент. Разумеется, в России лучше избегать крупных ссор с президентом, чтобы не угодить в тюрьму; однако, за исключением таких крайних случаев, вполне возможно жить в течение долгого времени на состояние, полученное благодаря природным ресурсам страны. В Китае такие вещи контролируются строже. Это одна из многих причин, по которым сравнения между состояниями китайских и американских политиков, проводимые в международной (западной) прессе и показывающие, что первые намного богаче вторых, выглядят не очень убедительными [638] .
638
Чаще всего в прессе сравнивается среднее состояние 535 членов американского Конгресса (которые, согласно их априори надежным декларациям, собираемым Центром ответственной политики (Center for Responsible Politics), составляет «всего» 15 миллионов долларов, что намного выше, чем в Европе, как мы уже отмечали) и среднее состояние 70 самых богатых членов Всекитайского народного собрания, которое превосходит один миллиард долларов (согласно «Hurun Report» 2012 года, который представляет собой китайский рейтинг состояний вроде «Forbes» и опирается на не очень ясные методы). Учитывая соотношение между населением стран, было бы правильнее сравнивать среднее состояние 3000 членов Всекитайского собрания (таких оценок не имеется). Кроме того, представляется, что членство во Всекитайском народном собрании эти миллиардеры воспринимают скорее как почетную функцию (а не как законодательную работу). Возможно, было бы правильнее их сравнивать с 70 самыми богатыми спонсорами американской политической сцены.
Я далек от того, чтобы защищать китайские методы регулирования капитала, которые представляются крайне непрозрачными и нестабильными. Тем не менее контроль над капиталами может быть одним из способов регулирования и сдерживания динамики имущественного неравенства. Кроме того, в Китае подоходный налог заметно прогрессивнее, чем в России (которая, как и большинство стран бывшего советского блока, приняла в 1990-е годы налоговую систему типа flat tax), хотя и явно недостаточен.