Капитализму в России не бывать!
Шрифт:
Итог этого противостояния известен: расстрел толпы у телецентра, штурм Белого дома, сотни убитых и раненых его защитников, в большинстве своём ни в чём не повинных людей, тогда как из парламентариев никто убит или ранен не был.
Н. Леонов подводит итог: «Сами участники затяжного политического конфликта дрались за свою роль и место в системе властных структур государства, за доступ к материальным и финансовым ресурсам страны. Они не раз демонстрировали готовность пойти на примирение, если условия предлагаемой сделки их устроили бы. Конечно, в ожесточённой информационной войне использовались перья разной окраски, стороны не жалели усилий в бестиализации противника, и это сбило с толку немало идеалистически настроенных людей, которые первыми лезут в пекло схватки и облагораживают
Н.Леонов также признаёт, что «Б.Ельцин в глубине души надеялся, что мерами морально-психологического давления ему удастся сломить упрямцев, добиться их политической капитуляции без применения силы». Но когда толпы людей бросились громить мэрию и телецентр, а Хасбулатов, заявив депутатам, что мэрия и Останкино взяты, призвал брать Кремль, у президента не оставалось, как он считал, иного выхода, кроме подавления вооружённого мятежа.
А лидеры оппозиции на время впали в состояние эйфории. Руцкой настойчиво добивался от высших чинов Министерства обороны, чтобы войска пришли на помощь Верховному Совету. И вот этим людям — Руцкому, Хасбулатову, Макашову и их присным — Н.Леонов внушал:
«Москва — враждебный для парламента город. Здесь сосредоточено 80 процентов банков, три четверти всех частных фирм России, вся проправительственная бюрократия, главные репрессивные силы. Сама столица окружена военными городками и базами, части и подразделения будут брошены на ваше подавление. Верховному Совету, съезду народных депутатов, равно как и Конституционному суду, следует уехать из этого враждебного вертепа, обосноваться в другом городе страны, призвать оттуда народ на Отечественную войну против узурпаторов власти, торгашей национальными интересами, мучителей людей. В Смутное время спасение России и Москвы пришло из Нижнего Новгорода». Со мной не спорили, но слова пропускали мимо ушей Людей масштаба Минина и Пожарского в «тогдашнем оппозиционном суповом наборе не было».
А я бы сказал: слава Богу, что не нашлось тогда Минина и Пожарского, вожди оппозиции не послушали Николая Леонова и не увели Верховный Совет из Москвы в другой город России, а военачальники не откликнулись на призыв Руцкого о помощи. Стоит только представить, что было бы с Россией, если бы в стране установились два разделённых сотнями километров центра власти, каждый из которых опирался бы на военную силу. Это уже была бы такая кровавая баня, по сравнению с которой трагедия 3–4 октября показалась бы детской забавой. И во имя чего?
К какой Отечественной войне мог призвать народ Верховный Совет, руководимый беспринципными политиканами? За какие ценности люди пошли бы умирать? А ведь Россия оставалась почти безоружной в окружении хищников, зарившихся на её природные богатства, и они немедленно воспользовались бы случившейся заварухой, чтобы «окончательно решить русский вопрос» и расчленить нашу страну. Кажется, об этом бравый генерал, выступивший, по сути, поджигателем гражданской войны, и десять с лишним лет спустя после трагедии так и не удосужился подумать.
Впрочем, есть и другая точка зрения: дескать, если бы дело дошло до угрозы вооружённого противостояния, страна вышла бы из этого конфликта качественно преобразившейся, как это случилось после победы в Гражданской войне. Но сейчас спорить об этом нет смысла.
Лично у меня с трагедией октября 93-го связаны три тяжких события.
Я много раз присутствовал в Белом доме на встречах Хасбулатова с представителями патриотической интеллигенции, но в конце сентября простудился и слёг с высокой температурой, потерей голоса и артериальным давлением за 200. Тогда, казалось, ничто не предвещало кровавой развязки конфликта. Жил я тогда на Зацепе, у Павелецкого вокзала, довольно далеко от Белого дома. Утром 4 октября услышал я доносившиеся издалека орудийные выстрелы и понял, что дело завершилось самым печальным образом.
Незадолго до этих событий нам удалось начать издание газеты Союза духовного возрождения Отечества «Русский путь». Тираж первого номера был отпечатан, кажется, 1 октября, но мои заместители не смогли найти машину и перенесли тираж на склад коммунистической газеты «Гласность», захватив с собой только две пачки, которые можно было унести в руках. А 4 октября озверевшие победители-«демократы» разгромили склад, и весь тираж нашего первенца был ими уничтожен. Так что первый номер нашей газеты сразу же стал библиографической редкостью.
4 октября я узнал, что жертвой бойни у Белого дома пал кинорежиссёр-документалист из Ленинграда Александр Сидельников, автор получившего первый приз на международном кинофестивале в Германии фильма «Компьютерные игры», в котором я комментировал сцены из жизни погибающих вологодских деревень и трагедию Арала. Саша был необыкновенно талантлив и по-человечески симпатичен, но считал себя монархистом (а почти все монархисты в той или иной степени антисоветчики), как и его жена, кинорежиссёр-документалист Валентина Гуркаленко (даже их сын удивлял преподавателей школы, заявляя, что он «империалист», то есть сторонник империи). Но Саша знал, что я называю себя русским православным советским человеком, и, видимо, почувствовал какую-то мою правоту. В последний его приезд в Москву мы с ним встретились на бегу, и я кратко изложил ему свой «символ веры», для более обстоятельного разговора у него не было тогда времени. Он очень заинтересовался тем, что я рассказал, и мы условились, что при первой возможности поговорим об этом, как того эта важнейшая тема заслуживает. Теперь я могу говорить об этом только с его портретом…
Редкий пример прозрения
Замечу попутно, что говорил на ту же тему с другим замечательным кинорежиссёром-документалистом Борисом Карповым, который по праву считается основателем православного кино в России. Он создал прекрасные фильмы о России и Церкви, не раз приглашал меня во ВГИК, где преподавал вместе с женой Татьяной, и я рассказывал их студентам о жизни страны и положении в экономике. Борис тоже был, кажется, монархистом. И вдруг во время празднования его юбилея он подошёл ко мне и сказал, что ему хотелось бы поговорить со мной в спокойной обстановке. Я пригласил его к себе домой, и через некоторое время мы встретились. Борис поведал мне, что перенёс инфаркт миокарда и провёл месяц в больнице и ещё месяц в санатории, читая и размышляя над прочитанным. И в конце концов пришёл к выводу, что Советская власть установилась в нашей стране не случайно и не без Промысла Божия… О многом успели мы поговорить, и мне Борис после этой встречи стал милее родного брата. Мы условились, что теперь я приеду к нему домой, и назначили даже день. Но незадолго до этого дня напала на меня простуда, и я побоялся, как бы его не заразить (ведь после перенесённого инфаркта для него и ОРЗ могло быть опасным). Я позвонил ему, попросил назначить другой день для встречи. Но через несколько дней пришла скорбная весть: Борис после повторного инфаркта скончался. А я по болезни не смог даже придти проститься с ним.
Увы, подняться на такую высоту понимания судьбы России из числа русских патриотов дано лишь считанным единицам.
Ельцин сломлен. Агония режима
В противостоянии с Верховным Советом Ельцин оказался победителем, но это была пиррова победа. Хотя он и считал, что поступил правильно, расстреляв Белый дом, и на людях твёрдо говорил об этом, но, видимо, в душе его что-то надломилось. Кроме всего прочего, он остался совсем одинок, потому что окружение свалило вину за бойню на него одного. Именно с этого времени он стал всё чаще уединяться для «работы с документами», иначе говоря, пьянствовать, и всё больше утрачивал понимание событий, происходящих в стране и в мире. Отсюда его «загогулины», уверения, что его семья каждую весну сажает восемь мешков картошки, а осенью собирает восемь мешков и всю зиму живёт урожаем со своего огорода. Наверное, весь мир потешался над его рассказом о 38 снайперах, которые якобы взяли на прицел окружённых в селе чеченских террористов и непрерывно следят за ними. Показательна и его реакция на посещение базара: дескать, врут про обнищание народа, своими глазами увидел, что есть в продаже всё, вплоть до киви. Мысль о том, что всё это изобилие доступно лишь немногим, видимо, просто не пришла ему в голову.