Капитан 'Аль-Джезаира'
Шрифт:
Прохожие светили фонариками в лицо стоящему посреди узкой улицы человеку. А он, погруженный в свои думы, не замечал этого. Он не слышал ворчания людей, которым приходилось пробираться за его спиной, едва не задевая плечами стен. Толкнуть же его ни один не рисковал: Омар был при оружии, да к тому же еще и любимчик дея. Один из прохожих, в руках которого горела не прикрытая ничем свеча, поприветствовал его. Это был старый еврей Леви, хранитель денег Омара. Но слов его корсар не слышал, душой он был далеко отсюда. Он только что принял окончательное решение!
Оставшуюся часть пути он преодолел чуть ли не
Бенедетто Мецци выслушал рассказ Омара молча, но глаза его блестели. Он видел уже конец многовековому владычеству турок с их бесчисленными преступлениями против человечества.
– Так-так, значит, Гуссейн обнадежил тебя, что ты сможешь стать адмиралом алжирского флота. Что же ты собираешься делать, Омар?
– спросил Мецци. Его голос дрожал от страха.
– Да, адмиралом, Бенедетто, адмиралом! Я могу стать одним из самых доверенных приближенных дея, повелевать другими капитанами. И все это при том, что где-то здесь, в этом же море, на мачте ложного "Аль-Джезаира" будет развеваться флаг его таинственного рейса... Я отыщу этот проклятый корабль и уничтожу его!
– Мальчик, представляешь ли ты, что это означает? Ты пренебрегаешь приказом дея.
– Да, отец. Но это не страшит меня. Попадись мне на курсе французы, я не упущу их, но никакой регулярной охоты на них открывать не собираюсь.
Генуэзец воспользовался случаем, чтобы еще раз поговорить с капитаном о гнусностях турок. Ливио Парвизи вырастили алжирцем, а потом и сделали корсаром. Правда, думать от этого, как турок, он все же не стал, но ведь он не ребенок больше, а полный сил, страстный и до дерзости смелый мужчина, и европеец! Греки, испанцы, итальянцы, которые совершенно расчетливо становились ренегатами, тоже думали и чувствовали когда-то по-другому. Омар сейчас в таком возрасте, когда человек сам должен принимать решение о дальнейшем своем жизненном пути. Корсарский капитан Омар должен снова стать Ливио Парвизи, а еще точнее - европейцем Ливио Парвизи.
– Вот разделаешься ты со своим врагом, Омар, и что же дальше? спросил, заканчивая долгую беседу, Бенедетто Мецци.
Молчание. Долгое гнетущее молчание.
"Отчаяние какое-то, отупение в этом безмолвии, - думал итальянец.
– Но только не мешать, не начинать все сызнова... В душе Ливио идет борьба. Берберская, арабская и турецкая выучка, заложенные в него в детстве, вступили в столкновение с тем, что я помог ему увидеть и осознать. Он любит меня, он знает, что с первых его часов на земле я был рядом с ним. Но эти детские воспоминания и переживания угасли и притупились годами жизни среди туземцев и на разбойничьих кораблях".
– Расскажи мне о... моей матери, - попросил вдруг Ливио.
Мецци вздрогнул. Никогда еще корсар не просил его об этом. Магометане считают неприличным говорить с другими мужчинами о матерях. Слезы покатились по щекам старого преданного слуги семейства Парвизи, бешено стучало его сердце. Тихо, почти шепотом, он заговорил, выполняя просьбу давным-давно лишившегося матери сына.
– Благодарю тебя, о...
Ливио запнулся, проглотив последнее слово, но тут же поправился и повторил:
– Благодарю, Бенедетто!
Посидев немного молча после рассказа Бенедетто, Омар поднялся и медленно пошел к двери, ведущей в его спальню.
"Ливио хотел сказать "отец".
– О чем я печалюсь? Мальчик знает теперь, кем была его мать, и ее прекрасный, святой образ даст новые силы его мятущейся душе. И если выпадет случай... "
– Дай только мне разделаться с этим ложным "Аль-Джезаиром", и мы тут же пошлем к дьяволу турок! И у тебя, и у меня, и у старых моих друзей с ними особые счеты!
– резким, командирским голосом сказал Омар.
Бенедетто и не заметил, что он задержался у дверей. Старик подпрыгнул, словно ужаленный, и бросился к другу, прижал к себе, закружился с ним по комнате, повторяя снова и снова:
– Ливио! Ливио!
* * *
Али, Ахмед и Махмуд стали тем временем заправскими морскими волками. Одни они, - Омар знал это, - не станут задавать никаких вопросов, ни на секунду не поколеблются, поверни он их против алжирских корсаров. Они слепо верили своему другу.
* * *
Франция не спустила оскорбления, нанесенного деспотичным деем ее консулу. Началась война. Гуссейн-паша приказал разрушить Ла-Каль. "Компани д'Африк" понесла гигантские потери. Французские военные корабли блокировали алжирские берега. Туманной ночью Омару удалось выйти на "Аль-Джезаире" из алжирской бухты и прорваться сквозь блокаду. Возвратиться назад, если Франция не пойдет на уступки, было почти невозможно.
Бенедетто Мецци ждал. О разрыве с деем пока еще и разговоров не возникало.
Омар, видимо, в рубашке родился - ему удалось-таки, пощипав слегка французов, снова вернуться в Алжир. В бухте скопилось несколько больших фрегатов, корветов и бригов, тоскливо дожидавшихся дня, когда французы устанут от игры и отзовут наконец свои парусники.
Генеральный консул Франции месье Деваль передоверил свои дела сардинскому послу графу д'Аттили и ушел на одном из блокирующих кораблей.
Однажды дей созвал капитанов всех стоящих в гавани кораблей и приказал им поднять под покровом ночи паруса и выйти в каперский поход.
В ночь на 4 октября 1827 года сорокачетырехпушечный фрегат под адмиральским флагом, "Аль-Джезаир" с сорока пушками на борту, четыре корвета с двадцатью - двадцатью четырьмя пушками на каждом и шесть шестнадцати- и восемнадцатипушечных бригов выполнили приказ дея.
Бенедетто заранее был отослан на борт, сам же Омар посетил еще еврея Леви, с которым имел долгий деловой разговор, и лишь после этого прибыл на "Аль-Джезаир".
Когда он отдал команду сниматься с якоря, другие корабли набрали уже полный ход. Задачей эскадры было - идти на запад и каперствовать, хотя бы и в Атлантическом океане.
Корсары шли, стараясь не очень удаляться от берега: ночью, на фоне гор, их труднее было заметить. Однако уловка не помогла. С фрегата "Амфитрита", корабля командира блокирующей французской эскадры Коллета, взвилась в небо ракета - сигнал фрегату "Галатея" и бригам "Фавн", "Аист" и "Шампенуаз" идти на соединение с флагманом.
Омар и его друзья напряженно вглядывались во тьму, стараясь своевременно распознать врагов и не перепутать их с вышедшими часом ранее силами своей эскадры.
– Посмотри туда, Омар!
– толкнул локтем капитана зоркий, как ястреб, Махмуд.