Капитан Филибер
Шрифт:
— …Ибо смею заметить, господин капитан, не нашел я не только поминаемого порядка, но и самого простого, в русском воинстве принятого: молитв утренних, святых икон в местах квартирования…
Борода поднималась и опускалась в такт мерной речи, взгляд небольших глаз под густыми бровями был суров. Не шутил отец Серафим Попов.
— Кто хочет, молится, — пожал я плечами. — Остальные — по возможности.
Юнкера действительно молились, а маленькие кадеты даже пели — так, что сердце сжималось. Порой к ним присоединялся
Михаила Алаяровича Хивинского никто не приглашал — ни молиться, ни петь. Он не напрашивался.
— …Вынужден также заметить, что вы, господин капитан, недеяним своим, на молитвах неприсутствием, подаете пример, коий…
Я вздохнул и попытался выдохнуть — медленно, не спеша. Мир действительно сопротивлялся, но зачем было командировать сюда этого… заштатного?
Как бы сказать… помягче?
— Отец Серафим! Делами подобными в отряде занимается… прапорщик Веретенников, командир 2-й роты. Благоволите побеседовать с ним. Он вас с удовольствием… м-м-м… выслушает. А я извините, спешу.
— Не в том спешка, сын мой, дабы дела суетные творить! — маленькие глаза смотрели в упор, не мигая. — Спешка требуется лишь во спасение души бессмертной…
Я закусил губу. Так значит…
— Отец Серафим! Знаете ли вы, кем сотворен этот Мир?
Во взгляде его мелькнуло удивление, но голос остался тверд:
— Истинно знаю, сын мой! И готов…
— Не готовы. И не знаете, — поморщился я. — И лучше вам, честно говоря, не знать.
Его рот отверзся, но я решил не продолжать. Пусть сам разбирается с вопросом о распространении клавишно-духовых инструментов! Или спросит у Хивинского…
Хивинский? Да, сначала к нему, к ценителю футуризма! И с поручиком надо поговорить, и с его донцами. Я же с ними даже не познакомился…
— Да мы вас знаем, господин капитан! Кто ж Филибера не знает? Мы же из-за Миуса, отсель рукой подать. Наслушались!..
— …И навидались! Наелись даже. К нам не один Подтёлков, язви его в жилу, захаживал, но и морячки краснопузые — от Сиверса. Только в нашей станице пятерых расстреляли и штыками покололи, еще дюжину в заложники взяли. А уж грабили!..
— С зуавами, господин капитан, деда мой, царствие ему небесное, еще в Крымскую войну переведывался. Самые, говорил, лихие головы, башибузуки прям. Ну, теперь мы и сами, значит, ничуть не хужей…
— Вы не верьте, Микола Федорыч, что Дон большевикам поддался. Спит он пока, да мы не спим, проснулись кубыть. Сдюжим, все, чего велите, исполним. Только… Спор у нас, уж извините, зашел. Фамилие ваше, стало быть, Кайгородов? Приметное оно дюже. Уж не с Алтая вы, не из тамошней казары родом?
— Николай Федорович, не волнуйтесь. К полудню 21-го я буду в Глубокой. Если вы с отрядом не успеете, атакую сам. Говорите, гаубичная батарея? Ничего, было у меня нечто похожее под Ковелем. Возьмем в шашки. Мне, как… дарвинисту не положено клясться, но я могу поручиться именем Малаки Тавуса, пусть царствует Он вечно-вековечно. Да не увижу я гору Лапеш, где ждут Семеро, да стану я добычей Змеиного царя, если… Ну, вы понимаете.
— Чар-яр, поручик!
— Чар-яр, бояр!
Бронеплощадка, осиротелый Норденфельд… Нет нашего канонира! Пулеметы при двух последних цинках патронов, трехдюймовки Рождественского Деда — какие взять, какие оставить? Консервы и сухари — паёк на двое суток, пополнить так и не успели. Лекарства, лекарства, лекарства… Спирт есть, и то спасибо.
Трое юнкеров больны. Оставить? Где оставить? В поселке нет даже фельдшера.
Паровозы, наша железнодорожная команда, без которой мы бы давно пропали. Запасные рельсы, инструменты… Хватит? Не хватит?
…Кленович Ольга Станиславовна. Дать ориентировку по телеграфу? Профсоюз обещал помогать — и пока помогает. Но Антонов стал сажать на станциях своих телеграфистов, если перехватят…
В желтой пачке — последняя папиросина. Salve!
Что еще?
— Господин капитан! Николай Федорович! Вторая рота… Они говорят… Они уходит!
— Понял, Сергей, не волнуйтесь так. Я иду.
2-я Социалистическая. «Смело друзья, не теряйте бодрость в неравном бою…» Да, конечно.
Стояли ровно, не дыша, как и положено на последнем параде. Винтовки у ноги, патронные ленты — крестом поверх полушубков и шинелей, лохматые шапки — до самых нахмуренных бровей. Ожившая старая фотография, не хватает лишь красного знамени…
Вот и оно! Не знамя, правда — значок у флангового. Но и его достаточно. Намекают? Да чего там намекают, все прямо в лоб.
— Гражданин Кайгородов. 2-я Социалистическая рота провела митинг, на котором единогласно принята следующая резолюция…
Однорукий прапорщик Веретенников в это утро хрипел даже страшнее, чем тогда, на перроне Лихачевки. Шарф ему подарить, что ли?
— …Бывший войсковой старшина Голубов является верным сторонников социалистической демократии и выступает за создание однородного левого правительства Донской области. Центральный комитет социалистов-революционеров ведет в настоящее время переговоры с социалистическими элементами Дона, поэтому военные действия полностью противоречат…
Ветер стих, но красный флажок в руке флангового чуть заметно подрагивал. Все было ясно. Дальше можно не слушать.
Я поднял ладонь, шагнул вперед — прямо на замерший в холодном напряжении строй.