Капитан Филибер
Шрифт:
Штабс-капитан Згривец сообразил первым. Прутик поручика на этот раз был не виноват. В моем совершенном Мире кто-то решил пострелять.
Щелк! Щелк! Щелк! Ба-бах!
— В укрытие!
И покроется небо квадратами, ромбами, И наполнится небо снарядами, бомбами…— Думаете, на станции?
— Так точно. Из «мосинок» и из чего-то крупного. Не «трехдюймовка», пострашнее.
Лежать на животе оказалось не слишком удобно. Подмерзшая, твердая, словно камень, земля давила сквозь тонкую кожу фатовского пальто, впечатываясь в ребра. Я уже успел пожалеть, что не обзавелся обычной шинелью.
— Ага, снова! А вы знаете, господа, это — морское орудие. Не иначе, 57-мм пушка Норденфельда. Капонирная. Презабавно-с!
— В смысле? Линкор в степях Малороссии?
Згривец слева, поручик Хивинский — справа. Комментируют. Я молчу — по капонирным орудия не спец, по всем прочим тоже.
— Вот, опять! Не линкор. Думаю, что-то на платформе. С колесами.
«Опять» — это «Ба-бах!» На винтовочные выстрелы мы уже не обращали внимание. К сожалению, разглядеть ничего не удавалось. Станция и поселок выше по склону, из нашего импровизированного укрытия видны были лишь несколько крайних домов. Маленькие коробочки под красными крышами…
— Господа, а не по нашему ли это поезду? Вовремя же мы!..
Ба-бах!
Укрытием для нас послужил небольшой овраг с пологими размытыми склонами. Так себе укрытие, конечно — с горки открывался прекрасный обзор. Оставалось надеяться, что там все очень заняты. Если же спохватятся, станут присматриваться…
Уходить некуда. Позади — пустая железнодорожная насыпь, вокруг голая мерзлая степь. Все, как ладони. Ба-бах — и крышка. Разве что в самом деле дождаться темноты…
Я встал, отряхнул пальто и спустился вниз, к юнкерам. Меня сразу же окружили, но я покачал головой, оглянулся:
— Портупей!
Иловайский на этот раз оказался с винтовкой — с той, что я заметил еще на насыпи. Наверняка у кого-то отобрал.
— Отойдем.
В дальнем конце оврага обнаружилось старое кострище. Зола, угольки, несколько полусгоревших чурок… Котелок — ржавый, с пробитым дном. Сразу же захотелось поддать его сапогом.
— Как настроение личного состава, портупей?
Иловайский дернул плечом, поправил ремень винтовки.
— «Баклажки» рвутся в бой, хотят атаковать. Кто постарше… Если честно, страшновато. Оружие нет, одна винтовка, два револьвера… И не убежать — степь.
Парень не рисовался, не пытался играть в героя. И это очень порадовало.
Винтовок у нас было две, если считать с моей, трофейной. Кое-что имелось в карманах господ офицеров — и в моем тоже. Но все равно — кисло.
Я поглядел в серое низкое небо, представил, как мы все выглядим сверху — маленькие муравьишки на дне неровной ямы…
…Вторая стадия — «стадия шлема», она же одноименный «синдром». Считается очень опасной, опаснее первой. Все вокруг кажется не настоящим, нарисованной декорацией, «виртуалкой». «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…» Люди — всего лишь «функции», фигурки на шахматной доске. Я — единственный живой человек в моем маленьком Мире, единственный Разум, остальные — марионетки…
Потом это пройдет. Если «потом» наступит.
Но я же — не единственный Разум! Я вообще не «разум», этот портупей, успевший повоевать с Центральной Радой, куда больше меня знает, что нужно делать, как поступить!
И все-таки — «синдром шлема». Где-то совсем недалеко отсюда лежит солдатик, возжелавший прикупить у меня часы. Мертвый… А может и живой, я стрелял в живот, чтобы наверняка, чтобы с первого выстрела. Истекает кровью, стонет… Я подумал о нем только сейчас — и ничего не почувствовал. Просто вспомнил.
Между прочим, трофейный «сидор» оказался как-то подозрительно тяжел.
— Портупей, поручите кому-то… Или лучше сами. Среди вещей — два моих мешка. Один легкий, там папиросы, второй потяжелее. Я его у «товарища» конфисковал. Загляните, только осторожно. Как бы не рвануло.
— Так точно! — в глазах Иловайского мелькнуло любопытство. — И еще… Господин капитан, ребята боятся… То есть… Ну, в общем, мы не хотим, чтобы вы считали нас трусами. Мы сошли с поезда…
О господи! Зря, выходит, подумалось, что портупей — не из героев. Но чему удивляться? Время такое, можно сказать, эпоха. «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять, один он остался от всей полуроты…»
Кажется, пора браться за политработу.
— Господин портупей-юнкер, — проникновенно начал я. — Истинный образец храбрости, а заодно и галантности, показал некий рыцарь, который сражался с драконом, стоя к нему спиной, дабы не отводить взгляда от присутствовавшей там же дамы. Его подвиг да послужит нам примером.
Иловайский хотел что-то возразить, но я поднял руку.
— Минуточку! Подобных героев обожают романтические поэты — сволочь, которая прячется от фронта и зарабатывает себе на кокаин, призывая других героически умереть за Родину, желательно в страшных мучениях. Вы — будущий офицер, значит должны понимать: ваша цель — не погибнуть за Родину, а сделать так, чтобы за свою родину погибли враги. Можно в мучениях. С поезда вы сошли, последовав настоятельному совету старшего по званию. Вопросы?
Вопросы у портупея явно имелись, но ответить не довелось.
— Капитан! Кайгородов! Сюда, скорее, распрогреб их всех в крестище через коромысло в копейку мать!..
Доходчиво. Убедительно.
Песня — непрошеная, чужая в моем маленьком Мире, не отпускала, не хотела уходить. «Он», ставший теперь мною, все не верил, не мог осознать до конца…
Загорится жизнь в лампочке электричеством, Прозвенит колесом по листам металлическим Упадет с эстакады картонным ящиком — Я знаю, что все это — не настоящее.Я сцепил зубы. Настоящее, все это — настоящее. Черный террикон справа, красные крыши впереди, склон, фигурки — малые мурашки — бежавшие вниз по склону. Мурашки то и оглядывались, дергались, некоторые падали…
Щелк! Щелк! Щелк-щелк-щелк!..
Отстреливались… Точнее, пытались — у тех, кто лупил по ним со стороны поселка, получалось не в пример удачнее.
Если мурашки добегут, скатятся вниз по склону, то неизбежно наткнутся на нас. Иного пути у них нет.
Щелк! Щелк-щелк-щелк!..