Капитан Филибер

Валентинов Андрей

Нечего и говорить, что в такие минуты исследователь абсолютно беззащитен.

Следующий этап не менее опасен. Q-реальность уже осознается, как нечто, объективно существующее. Но сознание отказывается признавать за этим «нечто» признаки настоящего, пусть даже искусственно созданного Мира. Этот этап обычно называют «синдромом DOOM» или «синдромом шлема». Окружающее воспринимается исключительно в качестве виртуальной декорации, подобной компьютерной игре. Люди в этом случае — всего лишь «функции». Они не воспринимаются эмоционально, более того,

не признаются существами разумными. Q-traveller чувствует себя единственным живым человеком в «нарисованной» Вселенной, населенной запрограммированными марионетками. В этих случаях полезно для начала вспомнить, что серьезный конфликт с «марионетками» может прервать чрезвычайно дорогостоящий во всех отношениях эксперимент.

«Синдром шлема» очень часто приводит к ошибочным и даже откровенно глупым поступкам. Ощущение «все позволено» может длиться долго — до первой серьезной неприятности. Шок помогает прийти в себя, но искать такое решение крайне небезопасно. Остается надеяться на собственный разум и здравый смысл. Имеющие опыт «погружений» советуют избегать в первые часы и даже дни любых серьезных решений и поступков. В практическом плане лучше всего переждать это время в тихом и безлюдной месте (пусть даже в гостиничном номере), совершая короткие вылазки и постепенно привыкая к новому Миру.

Некоторые Q-travellers из числа «ревизионистов» считают, что на этом этапе не только экспериментатор привыкает к Миру, но и Мир «притирается» к своему гостью. Поэтому велика опасность отторжения, спровоцированного самой Q-реальностью через уже упоминавшегося «лейкоцита». Суждение слишком отдает мистикой, но излишняя осторожность все же предпочтительней безрассудности.

В заключение вновь отсылаю всех к Пункту 6. Вывод же по Пункту 12 читатель имеет возможность сделать сам.

TIMELINE QR -90-0 4–4

Гамадрила вела по очкам. Попрыгав вволю и подержавшись за сук, она подключила к нужному месту провод от бортового суперкомпьютера, натянула на оное штаны с лампасами и бухнулась в капитанское кресло «тарелки», дабы воеводствовать от души: первая колонна нелево, вторая — направо, боевые вертолеты ввысь, ядрёный фугас — зась… Гудит мудрая машина, ёрзает Гамадрила нужным место, сигналы принимая, а биороботы знай себе поют-распевают: «Это ваш звездный час! Это ваш звездный час!»

От него, старлея-трехмесячника, натасканного на старый БТР-60 ПБ, пользы было куда меньше. Считай, никакой, даже взвода, ему положенного, не дали. Если подумать, правильно. Не служил, не воевал…

Как-то на очередной официальный праздник он сдуру нацепил на новый пиджак то, что страна дала за Мертвый город. Дырку провертел, в зеркало посмотрелся. Зря, конечно. Какая-то подпитая сволочь, такая же, как он, глубоко штатская, выдала прямо в лицо: из интеллигента никогда не получится хорошего офицера. Не старайся, не докажешь!

Он был трезв — пить врачи запретили. Драться не полез, спорить не стал. В конце концов, никого

не оскорбили, ни его самого, ни уже мертвых друзей. Из них не готовили хороших офицеров. Кому они нужны были, хорошие, на засыпанных битым стеклом улицах Припяти? Хороших требуется беречь, на развод оставлять, на племя…

Гамадрила, учившая нинцзюцу по книжке с картинками, а английский подключением оксфордского словаря прямо к помянутому месту, легко могла доказать обратное. Сменил программу в компьютере — и уже Гинденбург. Поневоле завистью изойдешь!

Он мог делать лишь то, что положено на войне — выполнять приказы. Рядовой — «брат-доброволец» — проверяет перед боем винтовку, считает патроны, перематывает портянки, наскоро припоминает то, чему учил взводный. Личный представитель Походного атамана… А что — личный представитель? Толку, честно говоря, от него…

* * *

— Бу-га-га-га-га! Га-га! Га!..

Смех всегда трудно вербализировать, буковками передать искренний выхлоп чувств. Недоработали Кирилл и Мефодий, упустили проблему. Но если все же прислушаться…

— Га-га-га-га! Бу-га-га! Га-га!.. Ну, полковник, ну, насмешил. Таньки-ваньки-лоханьки! Брось, лошадь себя в обиду не даст, а железяки эти — до первого боя. Кончится бензин — и все. Конь, я тебе скажу, три дня может наступать, не евши, только поить не забывай. А твои «таньки»… Бу-га-га-га-га!

Черт знает откуда она взялась, эта жердь в черкесске! То есть, откуда, ясно — из штаба вестимо. Потому как генерал, вон они, погоны золотом блещут. Отчего взялся, тоже не вопрос. Кому конно-механизированную группу поручать, как не генералу? Не есаулу же, в самом деле!..

«Конно-механизированная» — тоже мое. В смысле, не мое, но… А как еще назвать?

Фамилию генеральскую я не запомнил, даже не пытался. Выиграет бой, тогда уж память напрягу. Пока что с ним все ясно — жердь саженная, усы а la Буденный, лицо загорелое, взгляд геройский. А еще ржет.

— Га-га-га-га! Бу-га-га! Я, полковник, с люльки на коня сел. Я, если хочешь, кентавр. Китоврас! Так что не волнуйся, и Евгению Харитонычу передай, чтоб за сердце не хватался. Всех попластаем, всех на пики нанижем!.. А Подтёлкова я лично до жопы разрублю! Бу-га-га-га-га!

Может, такой и нужен? Китоврас — но дело знает. Сам-один отряд собрал, три станицы освободил, комиссаров рубил на скаку — от макушки до этой самой…

— Геройствуй! — соглашаюсь. — Только учти — приказ нарушишь, шаг влево, шаг вправо — расстреляю. Лично. Слушай, у тебя зажигалка есть? В моей бензин…

Щелк!

— Это ты, полковник, правильно, — Китоврас и не думает обижаться, усмехается, оглаживает усы. — Я своих орёликов так же учу: приказ нарушишь — убью, без всякого трибунала. И попа звать не стану, сам исповедаю. Га-га-га-га! Слушай, пошли со мной, ты же, вроде, не трус, Зуавами командовал. Первыми в Новочеркасск ворвемся — вот тебе и генеральские погоны. Обмоем, девок свистнем! Га-га! Га! Бу-га-га-га-га!