Капитан гренадерской роты
Шрифт:
Анна Леопольдовна, глубоко вдыхая в себя душистый воздух, спешила в самую глубь сада, так спешила, что Юлиане несколько раз приходилось ее останавливать и напоминать ей, что скорая ходьба вредна для ее здоровья.
— Может быть, он был здесь и ушел!? — вдруг шепнула Анна Леопольдовна Юлиане.
— Нет, еще рано.
И они шли дальше. Вот подошли они почти к самому забору, остановились у новой, всего с неделю только назад проделанной, калитки.
Анна Леопольдовна прислушалась: все тихо, только наверху со всех сторон раздается веселое чириканье птиц да за калиткой
— Нет, это часовой! — вслух подумала принцесса.
Прошло несколько мгновений, заскрипела калитка, и в ней показалась стройная фигура изящно и богато одетого человека.
Яркий румянец вспыхнул на щеках Анны Леопольдовны; у нее даже дух захватило от радости и она остановилась, не шевелясь. Только глаза сияли и правая рука ее, нервно вздрагивая, протягивалась, еще издали, к входившему человеку.
— С добрым утром, принцесса! — по-немецки проговорил он звучным и нежным голосом, целуя протянутую ему руку. — Здравствуйте, фрейлен! — обратился он затем к Юлиане.
Юлиана поклонилась ему, улыбаясь, а Анна Леопольдовна все продолжала смотреть на него и не проронила еще ни звука.
Это был человек лет уже сорока, но очень моложавый, с прекрасными, правильными чертами лица, с темными ласковыми глазами и изысканными манерами, одним словом — это был Линар.
Анна Леопольдовна, несмотря на то, что невольная необходимость постоянно сталкиваться с людьми и играть в обществе большую роль должна же была, наконец, отучить ее от ребяческой конфузливости, при встречах с Линаром до сих пор еще терялась как влюбленная шестнадцатилетняя девочка. Впрочем, может быть, это происходило, главным образом, и от того, что она чувствовала себя безмерно счастливой и это счастье пришло для нее так неожиданно, что она иногда даже не могла ему верить, и казалось ей, что это только сон, что наяву, в действительности, не может быть такого счастья.
Пока она молча глядела на Линара и любовалась им, Юлиана уже весело болтала. Она успела и похвалить чудесное утро, и сказать Линару, что проснулась очень рано, выпила стакан минеральной воды, предписанной ей докторами, и совершала свою утреннюю прогулку.
— А принцесса заленилась сегодня: только что изволила одеться… Однако, что же это я, чуть было не забыла; ведь, мне еще два стакана воды выпить нужно: пойду выпью и сейчас же вернусь к вам.
Она быстро направилась по дорожке к маленькой беседке, где ставился ей каждое утро кувшин с привозной минеральной водою.
Линар и Анна Леопольдовна остались одни.
Он предложил ей руку, она крепко оперлась на нее, и они тихо стали бродить по аллее.
Смущение принцессы прошло. Она живо заговорила: ей так много нужно было сказать Линару.
Они толковали о последних дворцовых событиях, но скоро перешли к близкой для них теме.
— Что же, вы обдумали то, о чем мы вчера говорили? — спросила принцесса своего спутника. — Решаетесь вы навсегда остаться с нами и быть совсем нашим?
— Разумеется! — поспешно отвечал он. — Как можете вы меня спрашивать об этом! Конечно, теперь я не могу, я не в силах вас оставить, но в конце лета, когда я совершенно успокоюсь на счет
— Отчего необходима? — перебила Анна Леопольдовна. — Разве нельзя написать? Я сама напишу, я надеюсь, мне не откажут.
— Да, конечно. Но все же такое дело невозможно будет решить без моего присутствия. К тому же мне необходимо там на родине покончить все свои дела. Впрочем, я долго не буду в отлучке…
Анна Леопольдовна задумалась.
— Скажите, граф, — вдруг спросила она, пристально взглянув на него, — нравится ли вам Юлиана?
— Что за вопрос? Конечно, нравится. Она не может мне не нравиться уже хоть бы потому, что она преданный друг ваш.
— Нет, но как вы находите ее? Неправда ли, она красивая, милая и умная девушка?
— Конечно! Только я не понимаю, к чему вы меня об этом спрашиваете…
— Постойте, я сейчас объясню вам. Вы согласны навсегда расстаться с родиной, согласны сделаться нашим, следовательно, надо позаботиться о том, чтобы вы здесь хорошо, твердо устроились. Жена ваша давно умерла, вам необходимо вторично жениться, и я нахожу, что лучшей невесты для вас и придумать нельзя, как Юлиана…
Линар невольно остановился и изумленно взглянул на принцессу. Но она не смутилась от этого взгляда: то, что она говорила, было давно уже ею обдумано, взвешено и представлялось ей необходимостью.
— Вы изумляетесь, — проговорила она, — вам не правится моя мысль? Она и мне самой, может быть, очень не нравится, но иначе нам поступить нельзя. Разберите хорошенько и сами увидите что вы непременно должны быть женаты именно на Юлиане, на моем лучшем, дорогом друге. Вы будете моим обер-камергером, тогда никто не посмеет вмешиваться в наши дела и расстраивать нашу дружбу.
Она замолчала. Линар тоже не говорил ни слова, и несколько минут они шли молча.
Он обдумывал слова ее и видел, что она права, предложенная ею комбинация, действительно, одна только и может обеспечить для них в будущем спокойствие. В том кругу общества, где он провел всю свою жизнь, установились свои собственные взгляды на многие вещи, то перед чем остановился бы в смущении простой, дышащий более здоровым воздухом человек, что показалось бы этому человеку невозможным, унизительным, позорным, казалось совершенно естественным придворному и дипломату. Но все же Линар иногда, неожиданно для самого себя, оказывался более человеком, чем это допускалось при его общественном положении. И теперь комбинация принцессы его смутила, ему вдруг сделалось ка-то неловко.
Его смущение сообщилось и Анне Леопольдовне. Она вспыхнула, опустила глаза.
Она хорошо все обдумала, но по легкомыслию своему не отдавала себе хорошенько отчета в том, какие нравственные трудности ей обходить придется.
Но все же ни он, ни она не могли отказаться от этой ловкой комбинации, все же они продолжали понимать, что она единственная и им не миновать ее.
— А фрейлина Юлиана, она знает? — спросил, наконец, Линар.
— Да! — робко прошептала принцесса.