Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
…Слободка понравилась мне.
Люди жили здесь зажиточно, с достатком, который обеспечивали не только морем, но и трудолюбием: почти у каждого хорошо возделанные виноградники и приусадебные участки.
В Слободке хорошие магазины, отличная школа с большим парком и садом, превосходный клуб, библиотека и книжно–журнальный киоск. В клубе, конечно, на первом месте кино и танцы. Здесь можно — была бы охота — натанцеваться на две пятилетки вперед и посмотреть, кроме новых, и те картины, которые на экранах столичных городов не идут уже лет десять — пятнадцать: киноаппарат работает почти без выходных. В кино ходят чуть ли не целыми домами — в хатах остаются только старики да малые дети. Мать Василя говорила мне, что если бы кино крутили с утра, и то клуб не пустовал бы. Кстати, эта любезная женщина оказала мне содействие в знакомстве со Слободкой. Она же охотно проводила меня до правления колхоза «Красный рыбак», около здания которого мы взаимно пожелали друг другу успеха в жизни.
Председатель колхоза «Красный рыбак» товарищ Скиба был мужчина необыкновенных, каких–то сказочных размеров. Казалось, что ни одна мать на свете не могла родить такого великана, казалось, что он был собран по чертежам особого конструкторского бюро в специальном цехе, причем из весьма прочных и очень крупных деталей: что руки, что плечи, что лицо — все было истинное диво! Лицо Скибы и решетом не прикроешь. А нос! Видели ли вы когда–нибудь огурец–семенник? Это великан среди огурцов, с толстой, задубелой кожей, порой переходящей в темный–темный янтарь с мелкими, как на дыне «дубовке», трещинами… Словом, все у председателя было добротное, прочное, так сказать, изготовленное из отличного материала, щедро отпущенного этому железному человеку. Единственно, что не по калибру у председателя, — это глаза и уши. Представьте себе две маленькие ягодки черной смородины — это и есть глаза Скибы. Брови и ресницы у председателя тонкие, чуть–чуть рыжеватые, слегка окинутые легким золотцем — их за два шага уже не видно. Про уши лучше и не говорить: так, почти незаметные раковинки. Зато на голове Скибы вились дивные золотые кудри.
Скиба курил трубку, которая была не менее оригинальна, чем ее хозяин. Нет, это не украинская «люлька»! Чтобы встретить еще такой же экземпляр, потребуется объехать полсвета… Голова смеющегося гнома, крохотного старого колдуна, опутанного морщинами, как паутиной, — вот как выглядела трубка председателя колхоза «Красный рыбак» товарища Скибы. Сделана она из крепкого, почти железного корня вереска, да так, что оторваться от нее нет сил. Судя по работе и рисунку, трубка была, по–видимому, заморского происхождения и, как я догадывался, принесена товарищем Скибой с фронта в вещевом мешке как личный трофей.
Трубка закрывалась стальной, узорчатой насквозь крышкой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не чем иным, как подобием королевской короны.
Такой трубке подошел бы тонковолокнистый духовитый турецкий табак, а не грубая черкасская махорка, от которой в глаза лез едкий зеленый дым, а в нос бил острый и злой запах, как в цехе кислых овчин.
Я представился Скибе. Затем сказал, что мне для сбора научного материала о заболевании морских водорослей нужна шлюпка с гребцом или, еще лучше, моторная лодка.
Скиба подкинул брови вверх.
— Научного материала? — произнес он таким тоном, будто в этих словах содержалась явная крамола, и не спеша выколотил трубку. — Це важное дело, — заключил он.
Я ждал, что он скажет: «Ну что ж, раз вам нужна шлюпка, на такое дело колхоз ничего не пожалеет».
Но товарищ Скиба не спешил.
Поглядывая на меня, он долго молча набивал трубку. По его маленьким, с виду хитрым глазам нельзя было понять, добрый он или злой, щедрый или скупой.
Наконец, когда голова гнома была набита махорочной крошкой, товарищ Скиба вынул из кармана самодельную зажигалку, сработанную из патрона от противотанкового ружья (большому кораблю — большая оснастка), слегка вскинул ее, зажег и, действуя губами, как насосом, раскуривал трубку. После двух–трех затяжек над нами повисло плотное облако. Возложив на голову гнома корону и оглядев меня чуть прищуренными глазами, председатель наконец спросил, давно ли я прибыл в Слободку и где остановился.
Я сказал.
— У Тримунтана? — воскликнул он и неодобрительно покачал крупной, как колокол, головой.
— Чему вы удивляетесь? — спросил я.
— Ничому, — словно нехотя ответил Скиба. — Людина як людина… Тильки сбегите вы от него.
— Почему?
— Та вин скаженный!.. Все ему не так… Налетит, як ураган, костылями пид носом машет, кричит: «До прокурору!», «В Москву писать буду!» А кто он такой? Подумаешь, яка цаца — член сельрады! Но голову держить, будто звезды считает… Гы, полундра голая! Никому покоя от него нет, даже горкому партии. — Скиба покачал головой. — Есть же люди!.. Радянська влада им пенсию дает, работы не требуе… Щось ему надо?.. Ни-и, вин бегае по учреждениям, непорядки ему снятся, бюрократы… Всех критикует, всем тычет, який у них тут був раньше колгосп. А що тоди було у колгоспи? Ничого. Колгосп имел один парусник да три калабухи. А зараз мы контрактуем у МРС [9] сейнеров одних металлических шесть, дрифтерботов деревянных три да калабух штук двадцать, а подчалков!.. — Скиба махнул рукой. — Да шо там! На территориях колгоспа Рыбснаб держит нефтебазу, причал, склады. Есть у нас еще два сарая, где лежать дели, пряжа, канаты, кухтыли и до черта другого имущества… Зараз шоб руководить колгоспом, надо трошки вот тут, — Скиба постучал себя по лбу, — имать. Итальянскую бухгалтерию надо знать… А не на полундру брать… Да… — Скиба посмотрел в сторону и сказал: — Зараз он опять авралит. Работу ему дай, да не какую–нибудь, а по вкусу. А зачем ему? Не хватает, что ли? Жинка бичка та тараньку на ринок ось якими, — Скиба развел свои могучие руки, — кулями носить! Летом дачники з Днепропетровська, з Москвы да Ленинграда приезжают… Ха!
Скиба махнул рукой и, словно забыл то, о чем мне говорил, спросил:
— Так шо мне з вами робить? — Морща по–ребячьи мясистое лицо, он сказал: — Людей у мене нема. Плавсредств — тоже. Мы же сами у МРС контрактуем. Нам же государственный план выполнять надо! Кончится низовка — мы уси пойдем в море. Нет, не можу. Никак не можу!
…Скиба не понравился мне не только потому, что он отказал мне, а еще и потому, и, может быть, главным образом потому, что он недоброжелательно говорил о Данилыче, который, как я уже отмечал, глубоко тронул мое сердце своим рассказом. Я собирался уходить, когда Скиба сказал:
— Через мисяц пошлю две бригады до Геническа — нехай лобана и чулары трошки отловлять, а вы там для науки попрацуете. А зараз нет, не можу!
Я пожал плечами.
— А что же я целый месяц буду делать? Загорать?
— Попробуйте договориться с ДОСААФом, у них есть шлюпки. Делать им сейчас нечего: курортники разъехались. Может, сдадуть вам шлюпку в аренду. А я зараз не можу. Ну ни як не можу!.. И потом, бачите, що выйшло! — Скиба подошел к диаграмме. — По камке мы план перевыполнили, а вот по рибе-е… Если бичок не пойдет, нас возьмут вот за это самое место. — Скиба показал на самую нижнюю часть спины и заключил: — Нет, не можу. Ну, ни столечко вот. — Он сделал из пальцев щепоть. — Ищите в городе…
Огорченный, я робко сунул руку в его мощную, как ковш экскаватора, ладонь и ждал, что он вот–вот раздавит ее. Но Скиба, как видно, помнил о своей силе: он легонько, словно я был ребенком, встряхнул мою руку и вдруг сказал:
— Я иду з вами.
Проворно собрав бумаги, Скиба сунул их в средний ящик письменного стола, а печать — в маленький, невзрачный, стоявший на грубо сколоченном табурете сейф. Запер. Затем проверил стол и сейф, хорошо ли заперты, и сказал бухгалтеру:
— Я зараз… Тильки дойду до причала, подывлюсь на море.
13
Пока я сидел у Скибы, ветер заметно упал, или, как еще говорят, «сел». Но волна на море все еще гуляла, крупная, шумная, драчливая. Причал гудел и вздрагивал, и стоявший на конце его сейнер вертелся, словно мальчишка–проказник, которого мать нахлестывала по заду. Оставленные на якорях калабухи и подчалки клевали носами и с шумом хлопали по гребням мутной воды. Угасая на песке, волны щеголевато расстилали перед нами пышные шлейфы пенистых кружев.