Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Когда я сказал: «Возьми!» — раздался звонкий и сладкий хруст, и сахар исчез в мгновение. Пес долго и аппетитно облизывался, не сводя глаз с моих рук: он был уверен, что стоит мне опустить их в карманы, как появится гора этого божественного, сладчайшего камня. Он вздрогнул и разочарованно потупил глаза, когда увидел, что я вытащил из карманов пустые руки. Но его замешательство продолжалось недолго: не поверив мне, он поднялся на задние лапы и стал обнюхивать карманы. Мне нечем было утешить пса, и я, потрепав его по плотной, густошерстной спине, оттолкнул от себя и вошел в дом.
Костыли Данилыча стояли на обычном месте — в уголке сенцев, по дому он на них не ходил, а сам хозяин сидел в горнице за столом, перед ним были карты капитана Белова. Он не заметил, как я вошел. Дымя цигаркой, Данилыч, склонив голову, пристально рассматривал карту, словно обнюхивал ее. Порой лицо его морщилось, он что–то бормотал. Но вот он откинулся, радостно сияющий.
— Ай да Мыкола! — воскликнул он. — От голова! От черт! Одной шапкой двоих покрыл. Море у него как в глазу: все определено и отгадано! Весь состав тут: красная, чебаки, кефаль, рыбец, кулик, тарань, бичок, сула! Ну и черт, не капитан! А дядька Андрий все хвалится, — куда ему против Мыколы Белова! Только зря этого хлопчика Семена Стеценку унижает! Ах, Мыкола, Мыкола, золотой мужик ты, мать твоя в рубашке тебя в свет произвела! Ух ты…
Данилыч, по–видимому, собирался сказать еще что–то, но в это время увидел меня. Подбородок его чуть–чуть задрожал.
— Извиняйте, — сказал он, — дюже хотелось глянуть, шо тут на этих картах… Море, ить оно…
Я молчал. Он по–своему расценил мое молчание, смутился и запрыгал к выходу в сенцы. Я остановил его. Данилыч долго смущаться не умел, заметив, что я молчу, не отчитываю его и, по–видимому, не собираюсь, он овладел собой. А я, глядя на него, вспомнил, каким он стоял перед дверью Маркушенко, когда увидел меня. Я не выдержал и засмеялся. Он тоже как бы нехотя улыбнулся и спросил:
— Ну, как с моторкой?
Я ответил, что моторка будет.
— Уже не Скиба ль вам даеть?
— Может быть, и Скиба.
— Это что ж, Маркушенка обещал?
— Он.
— Что ж, может, и будет: Маркушенка — человек слова. Только Скиба, куркуль, подсунеть вам такое, что дальше пляжных буев не уйдешь… Когда дадуть?
Я сказал, что завтра с утра надо зайти в «Красный рыбак».
— Ох, Лексаныч! — воскликнул Данилыч. — Не поискать ли где другую? Не верю я Скибе: сам же Маркушенка не пойдет выбирать вам моторку!
— Этого еще не хватало! — сказал я и добавил: — Думаю, что все будет в порядке: плохую я и сам не возьму.
— Как знаешь, Лексаныч, как знаешь, — сказал Данилыч, — тебе плавать, тебе и решать. Работать будешь сейчас? А я пойду тут по делу… Недалеко, к дружку, скоро приду.
Данилыч «по стенке» добрался до своих костылей, затем встал на них и запрыгал, будто стреноженный конь.
19
Я сел за карты капитана Белова. Сначала мне показалось, что работы тут на час–два: у меня были бланки контурных карт Азовского моря, нужно было лишь перенести на них штриховку, пометки, записи и рисуночки капитана Белова. Любая аккуратная копировальщица может такую работу сделать, как говорил Данилыч, «в один секунд». Но я просидел над картами (их было четыре) около семи часов и, пока не кончил, не встал из–за стола. Для меня эта работа оказалась не простым, механическим черчением, а настолько увлекательным делом, что я не столько копировал, сколько изучал знакомое мне по научной литературе море. Молодец капитан Белов! С какой же скрупулезностью на них вычерчены пути миграций рыб! Они выглядели как волнистые пряди тончайших нитей пряжи.
Пахарю, плотнику, каменщику, сталевару, да не только им, но и преобладающему большинству людей, чья судьба связана с сушей, жизнь моря непонятна и порой представляется загадочной, как далекий звездный мир.
Крестьянину легко понять и проследить связь вывезенного на поле навоза с собранным урожаем. И, в свою очередь, отношение полученного урожая к приросту скота и птицы. Еще легче богатство скота и птицы представить на праздничном столе, когда с поля все вывезено, когда в пашню под озимые заложен будущий урожай, когда начинаются свадебные и праздничные пиры.
Но вот перед ним гигантское голубое (а иной раз зеленое или стальное) поле, то спокойное и гладкое, как зеркало, то чем–то взволнованное, мятущееся, то мчащееся, как миллионоголовый табун диких лошадей с развевающимися белопенными гривами, — море!
Что в нем? Какой прок от такого большого количества воды?
Пахарю ответит рыбак. Он скажет, что море — вечный и живой клад неисчислимых богатств. В нем есть все: от зернистого, отборного жемчуга и сверкающего перламутра до чудесного мяса белых и красных рыб; от сахара, шелка пурпура, жира, губок до меха… Может быть, рыбаку легче сказать, чего нет в море?
Но морей на свете много, и все они разные, в каждом свои богатства. Азовское богато рыбой и пищей для нее. Это вот и было отлично показано капитаном Беловым на его картах и приложенных к ним рисунках. Сделано все было просто, четко и ясно, и это не только увлекло, но и восхитило меня настолько, что я семь часов не разгибал спины.
Данилыч был прав: капитан Белов «одной шайкой двоих накрыл…». Море у него действительно было как в глазу.
Когда я оторвался от стола, то почувствовал бешеный голод. Нужно было куда–то пойти. Однако дома, кроме Боцмана и голодных «птичек», не было никого. Как же уходить? Где были мои хозяева? Больше всего беспокоило долгое отсутствие Данилыча — он ведь обещал скоро вернуться.
20
Я вышел за калитку — на берегу никого. Вернулся в дом, подождал немного и решил все–таки идти. Заперев дверь, я спрятал ключ в условное место и вышел на улицу. Недалеко от переулка Матросова чуть не столкнулся с Данилычем. Он был не один.
— Лексаныч, ты? — спросил он. — А мы к тебе. Знакомься! Это Семен, сын шкипера Стеценки с «Севера» — вон на берегу на валках сейнер стоить, видишь? Ему шпангоуты и кильсоны меняют.
Я сразу узнал в Семене того красивого, с цыганскими глазами паренька, которому дядя Андрий «давал прикурить».
— Слухай, — продолжал Данилыч, — Семена брательник в курорте на подсобке работаеть. Моторка у них есть. Зараз ходил с Семеном туда, смотрел. Посуда — на миллион! Но дают самое большее на десять дней. Потом сами на бичка пойдуть.
Я поблагодарил Данилыча за хлопоты и сказал, что это мне не подойдет: моторка нужна мне не меньше чем на месяц.
— Эх, — огорченно махнул рукой Данилыч, — а мы–то с Семеном думали решить твой крызис!.. Ну что ж, извиняй. Зараз выходить, шо Скиба решить, то и будеть. Больше взять негде!