Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
После духоты кинозала на берегу моря дышалось легко. Ветер упал. Волна сломалась. Над горизонтом догорало золотое, слепящее солнце. Закат был так богат и щедр, что вызолотил окна в хатах Слободки. Но золото догорающего солнца недолговечно. Быстро наступившая темнота смела его и с окон и с небесного купола. Только море сверкало да горизонт пылал, купаясь в нежданном богатстве. В вечернем воздухе крепко пахло морем. Во дворах блеяли козы и стучало о донья ведер вечернее молоко. Где–то визжал поросенок и обиженно лаяла собака.
На берегу копошились люди: хозяйственные рыбачки расстилали морскую траву — камку. Около вешал и лодок кучками стояли рыбаки. Они курили и, показывая на море, о чем–то спорили.
Очарованный вечерними картинами моря и Слободки, я миновал причал, нефтесклад, сарай со снаряжением (там лежала моторка и двигатель к ней), вешала, торчащие вверх килями калабухи и подчалки. Я уже прошел две трети пути, когда увидел на тропочке капитана Белова. Он зашагал мне навстречу и с ходу спросил, дал ли мне Скиба лодку. Выслушав, он покачал головой, затем, указывая на запад, сказал:
— Гляньте! В воду садится! Рыбаки говорят: «Солнце село в воду — жди, моряк, хорошую погоду!» Смотрите, — сказал он, — не опоздать бы вам! Скиба собирается в море… Ловите его завтра прямо с утра!
Мы постояли немного, наблюдая за тем, как неохотно солнце опускалось за горизонт; оно долго–долго выглядывало из–за края туч раскаленным до ослепительной красноты глазком и словно норовило выпрыгнуть обратно. А когда оно пало за тучи, то небо словно залилось вишневым соком.
Идя к дому, мы почти у самой калитки встретили Данилыча.
Опершись на костыли и посасывая цигарку, он задумчиво смотрел на море.
— Красота какая! — воскликнул он. — Небо–то чисто «Изабелла»! Ну шо, Лексаныч? — спросил он. — Дела твои какие? Даеть Скиба моторку?
Когда я рассказал ему, как обстоит дело, он горячо заговорил:
— От бугай жирный! Ты, Лексаныч, бери его за грудки: мол, раз горком сказал — давай, и никаких тебе отношениев!
— Да, — сказал капитан Белов, — вы с ним ухо «на товьсь» держите. Он хитрее мухи — не заметишь, укусит. А когда получите моторку, не задерживайтесь, сразу в море!
— Море! — с тоской произнес Данилыч. — Давно я не бывал под Темрюком, у Кзантипы и в устьях Дона… Рибы там! Птицы! Живу как неодушевленный предмет!
Он тяжело вздохнул и опустил голову.
— А вы с кем собираетесь в море? — спросил меня капитан Белов.
— Еще не думал об этом, — сказал я.
— А вы берите Данилыча, — сказал капитан Белов. — Он не подведет.
Данилыч вскинулся весь.
— Возьмешь, Лексаныч? — спросил он с дрожью в голосе.
— Возьму, — сказал я.
Он подпрыгнул на костылях:
— О це дило! Ну шо же! Зараз по хатам, и спать! А завтра чуть свет к Скибе.
Он запрыгал в хату. Я попросил капитана Белова подождать меня, зашел в горенку, взял карты. Возвращая их, я поблагодарил его и, так как мне не хотелось спать, решил пройтись с ним немного. Был тот час, когда еще хорошо видно, несмотря на то, что сумерки жадно стараются прибрать все к рукам. Море поблескивало, отражая какой–то невидимый свет, а небо было похоже на зарево над сталеплавильным заводом.
Судя по морю, по ветру, по хлопотам рыбаков на берегу, завтра чуть свет они выйдут в море, а с ними и Скиба… Капитан Белов прав, нужно вставать с рассветом — и прямо в «Красный рыбак». Скибу нельзя выпускать из рук.
Приняв это решение, я собирался было уже возвратиться домой, как увидел девушку, переходившую дорогу с коромыслом на плече. Было еще не совсем темно, и я успел разглядеть ее лицо. Очень приятное и, пожалуй, даже красивое. Оно показалось знакомым. Где и когда я видел ее? Пока я вспоминал, девушка свернула в проулок, которым я в день приезда, идя со станции, вышел вслед за своей хозяйкой на набережную. Девушка шла, чуть–чуть раскачиваясь, стараясь не расплескать полные ведра. Я долго смотрел ей вслед и даже тогда, когда она скрылась из виду, не в силах был тронуться с места. И потом, шагая к дому, ловил себя на том, что продолжаю думать о ней.
26
Проснулся я от разбойного посвиста ветра и звона разбитого стекла. Комната была полна пыли и песка. «Черт! Надо же было оставить на ночь открытое окно!»
Я спрыгнул с постели. Ветер дико выл и злился и никак не давал затворить оконные створки. Но он, голубчик, ошибался — я знавал на Севере и не таких молодцов, и то справлялся с ними. Северный «сток» похлестче «тримунтана»!.. Ветер не давал выйти на улицу — он с огромной силой прижимал дверь, словно ему помогали Скиба и бывший борец, отец Володьки–моториста, Пуд Федосович.
К счастью, дул он порывами — то нажмет на дверь, то отскочит от нее. И вот в тот момент, когда он отскакивал от двери, она открывалась легко, как обложка книги. Поймав такой момент, я перехитрил «тримунтана» и вышел на улицу. Меня очень беспокоило, ушли суда в море или нет. Солнце стояло высокое, но светило тускло: в воздухе висело марево, похожее на сухой туман. На море не было видно ни одного суденышка.
У меня упало сердце: «Неужели сейнеры успели выйти в море?»
Возле меня неожиданно, словно из земли, вырос Данилыч.
Руки у него слегка дрожали — он, как ни старался, не мог скрутить цигарки.
— Тьфу ты, проклятый! — выругался он. — И откуда только взялся? Утром стояла тишина… на миллион! Капитан Спиридонов успел выбрать якоря, тут он кэ–эк налетить!.. И вот зараз капитан Спиридонов сидить там на сейнере — никак не может выбраться. Несколько раз выходил за ним подчалок. Люди перемокли, и только. С «тримунтаном» шутки плохи!
Слушая Данилыча, я смотрел в сторону причала. В глазах рябило от солнечных бликов, сверкавших на волнах, как серебряное литье.