Капитан Коняев (Преображение России - 13)
Шрифт:
Пошел, и тут же прибежала Дудышкина в туфлях на босу ногу, вытирая руки об фартук и с готовыми уже слезами.
Несколько дней прошли в хлопотах и заботах, которые всегда вызывает смерть. Неожиданный расход на похороны заставил продать даже и платья покойной, потому что разные малонужные вещи, кроме этого, были проданы еще раньше.
Схоронили под кипарисами, и, глядя на спокойные, темные, ровные кипарисы эти, говорил тихо Дудышкину капитан:
– Страшные деревья какие!
А на улицах уже везде трепыхались красные флаги; с красными флажками
– Что это?
– испуганно спрашивал Коняев Дудышкина.
А тот облизывал свои толстые губы и отвечал спокойно:
– Революция.
– Но ведь царь, вы же сказали, - отрекся?
– Царь отрекся... И даже бывший наследник отрекся.
– Значит, все они отреклись... Какая же еще революция? Зачем?.. Против кого революция?
– Нужно добиться полного результата, я так думаю, - уклончиво сказал Дудышкин.
– Какого же "полного"? А это будет не против России?
– недоумело спросил капитан, и глаза у него стали детские.
– Зачем же?.. Впрочем, не умею вам объяснить. Вот газета, читайте сами.
Над газетой, данной Дудышкиным, капитан в своих опустелых комнатах просидел бесполезно целый час. Было ли это от посетившей его недавно смерти, или от усталости, или от проснувшейся контузии и раны, или, наконец, от исключительной новизны событий, но он решительно ничего не понимал в газете, точно была написана она на языке, очень мало ему известном. День же был ясный и снова теплый, как и тогда, в январе.
"Пройтись разве?" - подумал капитан и потом даже сказал вслух по привычке: - Пойду, пройдусь.
Одевался он медленно: он стал очень рассеян эти последние дни и все забывал, что надо ему делать, и, если нужно было что-нибудь найти, мог долго переставлять и перебирать всякие вещи, совершенно забывая, что именно надо найти.
Начинало уж вечереть, когда он вышел. Улицы были людны, но с них как-то исчезло все, что отличало их раньше, еще недавно. Коняев, идя по Историческому бульвару, возбужденно с кем-то незнакомым ему спорил про себя, что-то ему доказывал и даже усиленно шевелил бровями и чмыхал носом, глядя при этом себе под ноги. Но вот какой-то человек в черной шинели поднялся со скамейки справа от него, поднял руку к козырьку фуражки, отдавая честь. Коняев привычно сделал то же самое и только после этого поглядел на флотского офицера. Он оказался прапорщиком флота: посеребренные погоны и одна звездочка - и Коняев остановился.
– Русский?
– спросил он.
– Русский, - ответил прапорщик недоуменно.
– А фамилия ваша?
– Калугин, - сказал прапорщик.
– Ка-лу-гин, - протянул Коняев, глядя очень внимательно, но вдруг опустился на скамейку и потянул вниз прапорщика Калугина.
– В таком случае давайте сядем. Поговорим, как следует говорить русскому с русским.
Однако, усевшись плотно рядом с Калугиным, он некоторое время молчал, потом вдруг спросил решительно и даже строго:
–
– Это вы насчет революции?
– догадался Калугин.
– А то насчет чего же я мог бы еще? Странное дело!
– удивился Коняев и, несколько понизив голос, спросил в упор: - Где сейчас может быть Николай Александрович?
– Какой именно Николай Александрович?
– явно не понял Калугин.
– Им-пе-ра-тор наш!
– раздельно, хотя так же вполголоса и как бы даже заговорщицким тоном пояснил Коняев.
– Но ведь он уже теперь не император, - удивленно ответил Калугин.
– От-рек-ся?!
– Да, раз отрекся, то, значит, уж не император.
– Так! А кто же он теперь?
– Полковник Романов.
– То есть: великий князь в чине полковника?
– По-видимому, именно так: великие князья, кажется, пока еще остаются великими князьями, впрочем, может быть, все титулы уже отменены.
– Я слышал так, - отмахнувшись досадливо рукой, совершенно таинственно сказал Коняев, - что государь уехал обратно в Ставку, а в Петроград, конечно, вернется он с целой армией... А?
– Полагаю, что этого не будет, - спокойно сказал Калугин.
– По-ла-га-ете? К-ак же вы это вообще можете полагать?!
– почти задыхаясь, очень заносчиво откинув голову назад и выставив рыжую бороду прямо в лицо Калугина, выдавил из нутра Коняев.
– События... События развиваются быстро, - неопределенно ответил Калугин и сделал было попытку подняться, но Коняев удержал его, положив руку на его плечо. Он глядел на прапорщика так вопросительно и с такою как бы надеждой непременно получить ответ, что это, видимо, подействовало на Калугина и тот остался сидеть.
– Как это говорится: умер король, - да здравствует новый король, а?
– с усилием проговорил Коняев и добавил: - Может быть, великий князь Николай Николаевич?
– Будто предлагали, но он отказался.
– Ка-ак? Отказался? Почему отказался?
– Коняев был положительно вне себя и теперь уже выкрикнул: - Не может этого быть! Вы-ы... Вам наврали, а вы мне, штаб-офицеру, докладываете такое!..
– Ничего я вам не докладывал, а только передал слухи, - твердо сказал Калугин.
– Может быть, это и не так, а только будто бы уж было в телеграммах, ведь и опасно принимать корону в такое время, убить могут.
Калугин сказал это с равнодушным видом, но Коняева испугал даже самый тон этих его слов.
– Вы точно русский? Или вы... смесь?
– выкрикнул Коняев.
– Точно ли русский, - раздумчиво повторил его выражение Калугин. Право, не знаю. Знаю только, что один чешский ученый двадцать пять лет прожил в России, занимался антропологией, и вообще всем, что полагается для определения фактических признаков русской нации, - пришел к выводу, что таких отличительных черт совсем нет, и что такое русский человек, ему, в конце концов, неизвестно. Это говорил нам, студентам лесного института, один профессор.