Капитан Мак. Игрок

– Перинетта, милая Перинетта, ты ничего не видишь на дороге?

– Увы, нет, хозяин, – ответила, вздыхая, Перинетта. – Сами знаете, что дом этот проклят.

– Ах, бедная моя Перинетта, скверное дело я сделал, купив у нашего прежнего хозяина, хромого Онезима, эту гостиницу вместе с клиентурой. За гостиницу я и по сию пору не расплатился, а клиента вообще ни одного не видел с того самого дня, как Онезим положил в карман мои первые экю.

Так жаловался бедный Сидуан, хозяин гостиницы под

Сидуан был плотный толстощекий малый лет двадцати восьми-тридцати; волосы у него были желтые, глаза голубые и большие, губы толстые, а по ним бродила смутная улыбка, которая обнажала белые крепкие зубы.

Вид у Сидуана был такой наивный и честный, что больно было смотреть, как он огорчается.

А особа, к которой он обращался с жалобами, называя ее Перинеттой, была стройной хорошенькой девушкой лет двадцати на вид. Взгляд игривый, губы яркие и полные, большие голубые глаза при черных волосах, талия широковата, но руки и плечи очень красивые, а ножка с большим подъемом, – такова была внешность этой крепкой служанки, с которой разговаривал незадачливый Сидуан.

Темнело, но дорога была пуста как со стороны Блуа, так и со стороны Божанси.

Солнце уже давно скрылось за голубыми холмами Турени, а Сидуан все еще ждал путешественников.

– Ах, ты понимаешь, бедная моя Перинетта, – говорил несчастный трактирщик, – меня сгубило честолюбие; я был вполне счастлив, когда служил здесь простым конюхом. Мэтр Онезим платил мне жалование: каждый месяц – будьте любезны, получите полпистоля. Я сладко и беззаботно спал, и приедут посетители или нет, от этого мне было ни жарко, ни холодно.

– Да, хозяин, вы и вправду себя лучше чувствовали, – сказала, смеясь, Перинетта. – А теперь вы похудели…

– Как мой кошелек, – простонал Сидуан.

– И как та утка, что вы насаживаете на вертел каждый день, начиная с воскресенья, и которую никто не отведал, – добавила лукавая служанка.

Сидуан поднял глаза к небу.

– Все равно, – сказал он, – никогда не следует отчаиваться.

Но и дорога, и трактир были безлюдны…

– Но зачем, – снова заговорил он, – к чему понадобилось мне покупать гостиницу у мэтра Онезима?! И надо же было, чтоб мой дядя, впрочем, человек вполне порядочный, одолжил мне для этой сделки сто пистолей, которых я больше никогда не увижу!

– Хозяин, – сказала Перинетта, – я хочу вам сказать одну вещь, которая вас, может быть, утешит.

– Какую, малютка?

– А ту, что, ежели бы вы не купили гостиницу мэтра Онезима, дядюшка вам бы и не одолжил сто пистолей.

– И то правда.

– Так значит, не вы их потеряли, а он.

– Да нет, – сказал Сидуан, – я.

– Как же это, хозяин?

– Черт возьми, у дядюшки детей нет, потому что он не женат, – наивно ответил Сидуан. – Свое имущество он оставит мне, а раз я уже растратил сто пистолей, то я и получу на сто пистолей меньше…

С этими словами мэтр Сидуан перестал безнадежно глядеть на пустынную дорогу и вернулся в гостиницу.

Вдруг он нетерпеливо топнул ногой.

– А ведь у мэтра Онезима, – сказал он, – дела шли!

– Ах, Боже мой, – ответила Перинетта, – я-то знаю, почему у вас они нс идут. Вы, хозяин, слишком молоды.

– Ну и что с того?

– Вы же знаете, что гостиница жила не за счет бедняков, или виноделов, или извозчиков.

– Увы, – вздохнул Сидуан, – сюда приезжало немало прекрасных дам, особенно, когда двор находился, как сейчас, в Блуа.

– А теперь они не приезжают, ведь правда?

– Мне, наверное, судьбу завязали, – печально ответил Сидуан.

– Да не в этом дело, хозяин; дамы и господа, которых привлекала гостиница, приезжали вечером – господа, прикрыв лицо плащом, а дамы в маске, и они рассчитывали на полную скромность мэтра Онезима, ну а вас, а вас еще не знают и потому опасаются.

– Ну, если это так, – ответил незадачливый кабатчик, – в один прекрасный воскресный день я пойду в Блуа, стану у дверей церкви, и во всю глотку буду кричать, что влюбленные могут приезжать ко мне безо всяких опасений.

– Ну уж тут-то, – произнесла Перинетта, – вы можете быть уверены, что сюда никто никогда не приедет.

Вошел конюх. Этого честного деревенского парня, рядом с которым Сидуан был просто придворный щеголь, звали Гийом.

– Мой мальчик, придется нам расстаться, – сказал ему Сидуан.

– Нам расстаться, хозяин? – воскликнул Гийом. – Но почему?

– Потому что у меня больше нет для тебя работы.

– Но, хозяин, я ведь не повар, а конюх.

– Вот именно поэтому, – ответил Сидуан. – Всадники совсем перестали проезжать здесь, и вот уже две недели, как в конюшне не было ни одной лошади, так что тебе здесь делать?!

– Ах, хозяин, Бог мне свидетель, что это не из-за денег, но только тошно мне от вас уходить.

– Так нужно, бедный мой Гийом, – простонал Сидуан.

– Но куда же я, по-вашему, должен идти?

– Гостиниц в Блуа хватает, и ты, мальчик, найдешь там работу. Давай рассчитаемся.

– Как вам будет угодно, хозяин, – ответил Гийом, утирая слезы рукавом.

Но не успел Сидуан вытащить из кармана кожаный кошелек, в котором позванивало несколько серебряных монет, как слуга бросился к двери.

– Что там? – спросил Сидуан, бросившись вслед за ним.

– Путники, лошади! – воскликнул Гийом. – Едут сюда… точно! Вот и работа! Знал я, что не уйду!

И правда, в сгущавшихся сумерках можно было различить двух всадников. Они быстро приближались, и в сердце Сидуана вспыхнула надежда.

– Молись, Перинетта, – воскликнул он, – молись, чтоб они остановились!

И в самом деле, всадники замедлили аллюр и остановились в десяти шагах от трепещущего от волнения Сидуана.

Один из всадников был старик. По серому суконному кафтану в нем можно было признать буржуа, и буржуа богатого, потому что его спутник был одет как лакей.