Капитан Перережь-Горло
Шрифт:
Светло-голубые глаза лейтенанта с презрением смотрели сверху вниз на уже стареющего, испачканного в грязи Ша-васса. Отражаясь во множестве зеркал, Шнайдер мог символизировать молодость и высокомерие самого императора.
– Ну что ж, капрал Шавасс из гражданской полиции, – насмешливо промолвил он, – позвольте мне продемонстрировать вам… – Ленивым жестом Шнайдер поднял правую руку в кожаной перчатке и тыльной стороной кисти нанес Шавассу такой сильный удар по лицу, что глазам присутствующих сразу же представились треснувшие подошвы
– Отлично! – воскликнула Ида де Сент-Эльм.
– Спокойно, лейтенант! – проворчал капитан Мерсье. Шавасс ударился головой о деревянный угол кровати.
Разряженный пистолет полетел в одну сторону, игральные карты – в другую. Оглушенный, но не потерявший сознание капрал тяжело дышал, пытаясь подняться.
Алан Хепберн, все еще стоя на коленях рядом с лежащим в обмороке Левассером и щупая ему пульс, посмотрел на Шавасса и поднял взгляд на Шнайдера.
– Вы слишком много на себя берете, месье, – заметил он весьма вежливо, однако эмоциональная атмосфера в комнате явно накалилась при этом на несколько градусов.
Ханс Шнайдер бросил взгляд свысока. Отметив черный атласный вечерний костюм с золотыми пряжками на коленях и свисавшие из жилетного кармана часы, украшенные драгоценными камнями, лейтенант удостоил обратившегося к нему своим вниманием.
– Ну и что из того? – осведомился он.
Пульс Левассера стал ровнее, а дыхание – легче. Просунув одну руку под плечи, а другую под ноги потерявшего сознание юноши, Алан встал, подняв его легко, как ребенка.
Теперь он и Шнайдер смотрели друг другу в глаза.
– Ну и что из того? – повторил лейтенант, подняв светлые брови.
– Берегитесь, Бержерак! – прохрипел Шавасс, с трудом поднявшийся на ноги.
Алан ничего не ответил. Он отнес Левассера к кровати и осторожно уложил его туда. Юноша застонал, его веки дрогнули, но он не пришел в сознание. Все еще наблюдая за ним, Алан вернулся к столу, став слева от него.
Голос Ханса Шнайдера прозвучал подобно удару хлыста:
– Мне кажется, я говорю с вами, месье!
– Ну и что из того? – спросил Алан и отвернулся, засунув руки в карманы жилета.
– Должен ли я научить вежливости и вас?
– Очевидно. Почему бы вам не попробовать?
Шнайдер сбросил с плеча доломай, чтобы иметь возможность быстро дотянуться правой рукой до эфеса сабли.
В тот же момент капитан Мерсье, отстегнув свою саблю от пояса, с лязгом бросил ее на стол, не вынимая из ножен, так чтобы ее рукоятка находилась в пределах досягаемости Алана.
Алан бросил взгляд на саблю и снова посмотрел на Шнайдера. Берсийские гусары были единственным кавалерийским полком, где носили прямые сабли, – они завоевали это право в Египте. У Мерсье была обычная кривая сабля, но такой же длины и веса, как и у Шнайдера.
Алан улыбнулся. Радость озарила его лицо, худые щеки, зеленые глаза, сверкающие под насмешливым изгибом бровей, вытеснив длившееся годами нервное напряжение.
– Да, свинья! – почти ласково произнес он. – Почему бы вам не попробовать теперь же?
Ханс Шнайдер дернулся, словно его ударили по лицу. Его правая рука метнулась к эфесу сабли. Рука Алана сделала такое же движение. Но прежде чем клинки успели выскочить из ножен хотя бы на три дюйма, руки противников застыли, будто захлестнутые петлей.
– Хватит! – произнес Жозеф Фуше, появившись в дверном проеме. – Достаточно, благодарю вас. Прекратите немедленно, вы, оба! .
Министр полиции в своем выцветшем черном сюртуке и крапчатых шерстяных брюках шагнул через порог, держа в руке табакерку. Его пальцы слегка дрогнули, когда он открыл крышку с выложенной бриллиантами буквой «Н» и взял понюшку.
– Мадам де Сент-Эльм, – продолжал Фуше, – не будете ли вы так любезны обуздать свою страсть к конфликтам, которую я вижу на вашем лице? Капитан Мерсье, мой давний ученик, вы, кажется, забыли свою обычную осторожность. Лейтенант Шнайдер, вас инструктировали в высших сферах повиноваться моим приказам. Оставьте в покое саблю, молодой человек!
Взгляд Фуше переместился на Шавасса, все еще полуоглушенного, с окровавленным ртом.
– Должен предупредить вас, лейтенант Ханс Шнайдер, – добавил министр, захлопнув табакерку и спрятав ее в карман. – Если вы еще раз поднимете руку на одного из моих
слуг, я лично сорву погоны с вашего мундира и вы будете разжалованы в рядовые. Понятно?
Лицо Шнайдера под загаром и веснушками было бледным и неподвижным. Однако по какой-то причине, и, безусловно, не из страха, он казался обрадованным возможностью не вынимать из ножен саблю.
– Господин министр, – заговорил лейтенант, – я более чем однажды выражал свое восхищение вами и вашими методами… – в этот момент Фуше с любопытством посмотрел на него, – иначе я бы не был сейчас в Париже. Мне не было никакой нужды… доставлять донесения. Но когда я не буду находиться в вашем распоряжении, то предъявлю счет некоторым из присутствующих здесь.
Казалось, Алан Хепберн впервые за долгое время вдыхает чистый воздух. Его глаза не отрывались от стального эфеса сабли Шнайдера.
– Если я доживу до завтра, лейтенант, – заявил он, – то постараюсь удовлетворить ваше желание при первой возможности. Капитан Мерсье, приношу вам благодарность. – И Алан с поклоном передал Мерсье его саблю.
– Ваш покорный слуга, сэр, – ответил Мерсье по-английски. – Рад был вас выручить.
– Довольно, я сказал! – прикрикнул Фуше.
Никто не произнес ни слова. Министр полиции, скрипя туфлями, точно подкрадывающаяся смерть, медленно подошел к кровати и посмотрел на Левассера.
– С ним и раньше случались эпилептические припадки. Не думаю, что это серьезно. Все же лучше отнести его наверх, в жилые помещения.