Капитан Сатана или приключения Сирано де Бержерака
Шрифт:
Настал полдень. Зилла все еще не сходила вниз. Вспомнив ее переменившееся лицо, не особенно сердобольная хозяйка на этот раз серьезно встревожилась и поплелась наверх.
Девушка лежала без чувств на полу посередине комнаты. Старуха коснулась ее головы и рук. Голова молодой женщины горела, как в огне, а руки были совершенно холодны.
С невероятной энергией старуха подхватила безжизненное тело девушки и поволокла ее к кровати. Предполагая, что это простой обморок, она взяла со стола кружку с водой и брызнула на бледное лицо цыганки.
Зилла вздрогнула, но по-прежнему осталась лежать с закрытыми посиневшими веками.
Испуганная хозяйка послала за доктором. С его помощью несколько минут спустя больная пришла в себя, но новый приступ лихорадки с большей силой снова сотряс все ее существо.
Врач объявил, что больная находится в опасности и необходим тщательный уход.
Между тем Иоганн Мюллер, верный данному слову, напрасно ждал Зиллу, желая сообщить ей результат своего посещения Мануэля. Вчера, несмотря па сильное желание, он не мог ни па минуту отлучиться из тюрьмы.
Раздосадованный долгим ожиданием, он вернулся домой, в недоумении перед непонятным поведением гадалки, которая поразила его своей заботливостью, а теперь оказалась неожиданно забывчивой.
Наблюдения молодого тюремщика, сообщенные Зилле относительно Мануэля, были совершенно точными.
Действительно, кроме Жана де Лямота и Роланда де Лембра, Мануэль не видел никого. Время проходило своим чередом, не возбуждая в нем ни опасений, ни надежд; он был до такой степени подавлен своим несчастьем, что не мог уже ни о чем думать. Однообразная жизнь заключенного нарушалась лишь ежедневными визитами тюремщика, являвшегося переменить воду в кувшине и принести новую порцию хлеба. Вдруг однажды, час спустя после посещения Зиллой Роланда, в то время как она напрасно умоляла Жана де Лямота допустить ее к Мануэлю, к дверям тюрьмы подошел какой-то лакей с корзинкой; показав пропуск, подписанный рукой прево, он направился в камеру Мануэля.
Молодой узник по обыкновению не обратил внимания на шум открывшейся двери и по-прежнему, весь согнувшись, сидел на своей каменной скамье, однако увидев, что вновь прибывший молча неподвижно стоит перед ним, он поднял голову и, присмотревшись к незнакомцу, медленно спросил:
— Что вам угодно?
— Особа, которая очень интересуется вами, велела передать вам это, — проговорил лакей Роланда, ставя На скамейку корзинку с провизией.
— Завтра утром и вообще каждый день я буду являться с разрешения прево с подобной же посылкой.
— От кого это? Может быть, от графа де Лембра?
— Нет, господин.
— От Сирано де Бержерака?
— Нет, господин Будьте добры не спрашивать меня, эта особа не желает, чтобы вы знали, от кого это.
«Что если это от Жильберты?» — с радостным волнением подумал Мануэль.
Молодой человек пристальнее взглянул в лицо посланного, но черты того были ему совершенно незнакомы.
— Но зачем эта таинственность? Скажите, кто это присылает? Может быть, это женщина?
— Может быть. Но повторяю, я не смею сказать этого имени. Прощайте, сеньор, то есть, лучше сказать, до завтра. Теперь уже у вас не будет недостатка в том, что может усладить горечь вашего заточения.
«Кто бы это мог интересоваться мною? — думал Мануэль, снова оставшись один. — Не иначе как Сирано. Но нет, ведь ему ясно ответили, что это не он. Жильберта? Нет, она слишком хорошо охраняется и не осмелится на подобное доказательство своей любви к нему Осталось предположить лишь одно — это Зилла».
Мануэль знал, что она во многом была виновата, предполагал даже, что это было вызвано ревностью; но мог допустить, что она способна на подобный поступок в том случае, если это может способствовать достижению ее эгоистических целей.
Узнав от Бен-Жоеля о любви Зиллы, Мануэль прекрасно знал, почему цыганка содействовала его гибели; он понимал также и то, что могло бы ее побуждать к подобным знакам внимания.
Пытаясь угадать тайну загадочной посылки и остановившись на мысли, что этим он обязан любезности влюбленной девушки, Мануэль принялся рассматривать содержимое корзинки, надеясь отыскать там какую-нибудь пояснительную записку или письмо. Он разломил хлеб, обшарил всю корзинку, но ничего не нашел. Очевидно, граф предусмотрительно решил не пользоваться письмом Зиллы.
Мануэль с недоверием отодвинул от себя провизию, но когда настал обычный час завтрака, снова протянул руку к белому, аппетитно выглядевшему хлебу, предлагаемому ему вместо черствого грубого тюремного хлеба.
Проглотив несколько кусков, он принялся за паштет; вдруг дверь снова отворилась и в ней появился Иоганн Мюллер. Поставив свой фонарь на землю и положив рядом с Мануэлем хлеб, Мюллер весело кивнул головой узнику:
— Приятного аппетита! Я с удовольствием вижу, что ваш обычный обед не нужен вам сегодня!
— Благодарю нас, мой друг! Скажите, не знаете ли вы, от кого бы это могло быть?
— Не знаю! А вот это знакомо вам? — спросил солдат, подавая ему серебряный браслет Зиллы и приближая к нему фонарь.
Мануэль с радостным удивлением схватил давно знакомый браслет:
— Это браслет Зиллы!
— Там что-то написано, прочтите, и если хотите сообщить, я…
Только теперь узник заметил нацарапанные слова.
— Если это правда, я погиб! — проговорил он, прочитав написанное и внезапно бледнея.
— Что с вами? В чем дело?
— Ничего, ничего, — бормотал молодой человек, жадно всматриваясь в браслет.
В нескольких словах цыганка извещала его о краже флакона с ядом и умоляла не прикасаться к кушаньям, которые могут быть ему присланы каким-нибудь неизвестным лицом.
Между тем Мануэль не чувствовал никаких болей, а яд Зиллы действовал ведь моментально..
«Нет, вероятно, Зилла ошиблась», — подумал молодой человек, взглянув на корзинку. Вдруг глаза его остановились на двух бутылках вина, которых он раньше не заметил. Взяв одну из них и разбив горлышко об угол каменной скамейки, он смочил палец в жидкости и коснулся им губ.