Капитан «Смелого»

Липатов Виль Владимирович

– Гребнев, немедленно сюда! Гребнев! – кричит сплавщик на весь берег и грозит кулаком в сторону сплоточной машины.

Зычный Яромин голос слышен, наверное, во всем поселке. На сплоточной машине суетливо двигаются фигуры – серые и маленькие в прореживающемся тумане; одна спрыгивает на берег; скользя и спотыкаясь на карчах, человек бежит к Яроме. Это мастер сплава – Гребнев. Он высок, крупнолиц, но перед Яромой виновато втягивает голову в плечи, терпеливо ждет, пока начальник, перекипев, начнет говорить.

– Это что такое, а? – сдавленно,

хрипло спрашивает Ярома и показывает рукой на реку, где между плотом и берегом разбросаны молем сосновые бревна. – Не молчи, отвечай!..

Гребнев мнется, переступает с ноги на ногу. «Вымуштровал их Степан!» – думает капитан и косится на Ярому с неосознанной опаской: не перепало бы под горячую руку.

– Ну!

– Недоглядел, Степан Григорьевич! Видать, вышли из гавани…

– Видать, вышли! – передразнивает Ярома. – У меня небось не выходят! Почему, отвечай!

– Исправим оплошку…

– Благодарствуем! – насмешливо кланяется начальник. – Еще бы – не исправили! Три шкуры бы спустил!.. Немедля бери ребят – и чтобы полный порядок!

Гребнев уходит под грозным взглядом Яромы. Он тяжело несет на спине этот взгляд до тех пор, пока не скрывается в тумане.

– Видел фрукта? – сердито спрашивает Ярома. – Замучился с ними! Сам недоглядишь – пропало! Намедни три плитки чуть не упустили, спасибо, вовремя оказался на сплотке…

Капитан молчит.

– Не молчи! – сердится Ярома. – Знаю твою песню… Ворчать будешь! Не я виноват, что у молодежи основательности мало!..

И опять ничего не отвечает капитан. Сплавщик скисает, наводит крупные морщины у мясистого носа, и от этого лицо кажется нерешительным, обиженным.

– Я, брат, не умею как ты, – тускло говорит он. – Уговорчики, разговорчики, разная там массово-разъяснительная работа… У меня, брат, дисциплина так уж дисциплина!

Из дощатой будки на головке плота выходит рослый сплавщик, оборотившись к востоку, кинув руки за голову, зевает. Красив он. На фоне неба фигура человека скульптурно четка, рельефна, словно стоит она на этом месте испокон веков. За ним выходят другие, нагнувшись, плещутся холодной водой, выгоняя сладкий зоревой сон.

– Н-да! Вятская! – говорит капитан.

– Вятская! – в тон отвечает Ярома. – Гвоздь. Зловредная протока! Прямиком не заведешь, Борис.

– Нечего и думать!..

– Присядем! – хрипловато предлагает Ярома и опускается на замшелую коряжину. На выдубленном лице сплавщика застывает болезненная гримаса. Понимает капитан Ярому: аршином собственных бессонных ночей, своими сомнениями постигает немой вопрос в глазах Степана. Вспоминаются его давешние слова: «Опустею я, как плот уведешь. Уведешь – заскучаю, словно дитя лишусь!» Борис Зиновеевич поднимает с земли прутик, чертит на песке змейку, прилаживает к ней вторую, на месте встречи рисует крутой завиток – так встречаются Вятская протока и Чулым.

– Похоже?

– Похоже.

– А теперь вот так! – Капитан рисует на песке плот, изгибает его тоже змейкой, но в другую сторону. –

Если середина плота будет здесь, то где будет головка?

– Середина плота никогда не будет здесь! – сердито возражает Ярома и крест-накрест перечеркивает положение головки. – Никогда!

Борис Зиновеевич терпеливо восстанавливает чертеж.

– Ты ответь все-таки, где будет головка, если середина тут?

Досадливо, нетерпеливо подергивает бровями Ярома, выпячивает нижнюю губу, но капитан настойчиво требует:

– Ты ответь!

– Головка уйдет от протоки, – отмахивается сплавщик. – Вернее, ушла бы, если бы…

– Если бы «Смелый» тянул плот вот сюда… – быстро доканчивает его мысль капитан и рядом с правым берегом Чулыма проводит короткую черточку – это «Смелый».

– Буду буксировать плот сюда!

Капитан поднимается, ждет, что скажет Ярома. Сухие пальцы застегивают и расстегивают пуговицу бушлата. Лицо нахмурено и немного сердито. В молчании проходит несколько длинных секунд. Потом Ярома вскидывается.

– Борис, Борис!.. – невнятно говорит он и больше ничего не может прибавить.

«Ярома понял, Ярома одобрил!.. Сам Ярома!» – рвется что-то в груди капитана. Он отворачивается от Степана, чтобы не выдать взволнованного блеска глаз, нервного подергивания рук. Немного погодя за спиной слышен ворчливый голос Яромы:

– Оботри коленки-то! Все в песке… Как маленький, право слово!

– Действительно!

Капитан старательно обметает песок с форменных брюк.

3

Учалка заканчивается пополудни. Совсем крохотным кажется «Смелый», припряженный к громаде плота; по сравнению с ним пароход выглядит мальком, притулившимся к киту.

Ярома и капитан в последний раз осматривают учалку. Здесь же, на чурбачке, отдыхает механик Уткин. Скрестив темные руки на груди, жадно дышит смолевым воздухом.

Десятки лет плавает капитан с Уткиным, и десятки лет с точностью машины механик перед грузовым рейсом выходит на часок проветриться на берег. Борис Зиновеевич несказанно удивился бы, если бы этого не произошло.

Перед Яромой и капитаном толпятся сплавщики, которые пойдут на головке.

– Смо-о-о-отрите!.. – грозит пальцем Ярома. – Секунда промашки – все к черту полетит! Не спать, не пить! Упреждаю – кто выпьет, беги на Обскую губу, а все одно найду и спущу шкуру!.. От зари до зари дежурить у ворота и на сигналах… Ты, Федот, особливо смотри – спать здоров. Смо-о-о-о-три!

Сплавщики – неловкие, скованные одеждой, – мнутся, басят:

– Это так!.. Сполним в точности!

Здоровы, сильны, опытны ребята – не впервой идут на плоту, но и они озабоченно покряхтывают, оглядывая небывало громадный, щукой завернувший хвостину за яр двенадцатитысячный плот.

– Велик, что сказать, оно, конечно… А так довести должны бы! – говорит старшина плотовщиков.

– Ну, давайте, ребята, на головку! – разрешает наконец Ярома. – По местам! И блюди, чтоб ни одной зацепки!