Капитан Сорви-голова. Возвращение
Шрифт:
Павел Адамович Лагун
Капитан Сорви-голова. Возвращение
КАПИТАН СОРВИ-ГОЛОВА. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я вправо, к остью поднял взгляд очей И он пленился четырьмя звездами. Чей отсвет первых озарял людей, Казалось, твердь ликует их огнями: О северная сирая страна, Где их сверканье не горит над нами!
Данте Алигьери. Божественная комедия. Часть 1. Чистилище.
ПАМЯТИ ТРАНСВААЛЯ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Часть первая КРОВОСОСЫ
Глава I
Столовая гора и в самом деле очень похожа на огромный циклопический стол, созданный специально для дьявольского пиршества. В преддверии этой вакханалии её почти идеально-плоская поверхность покрывается облачной скатертью, словно приглашая Князя Мира сего на трапезу. А чем закусывает адский правитель, всем известно. Душами людскими. Тем более живёт он здесь поблизости, на Чёртовой горе. И в предвкушении пира дьявол свистит и воет на разные голоса, пугая впервые прибывших в Кейптаун в это неурочное время. Местные же жители к подобным дьявольским козням давно привыкли. Они знают лишь, что погода должна испортиться: вот-вот подует резкий юго-восточный ветер, который станет бушевать в долинах и расщелинах с ужасной силой, заставляя вздыбливаться волны в Столовой бухте, отгоняя с рейда стоящие
Этот маяк считают в Кейптауне новым, возведённым уже при власти англичан. Но и старый Капштадский маяк стоит неподалёку не разрушенным. Сложенный из крепких местных базальтовых камней, он напоминает нынешним хозяевам этой земли, кто несколько веков назад высадился на мысе Доброй Надежды. Кровью и потом оросил берега на стыке двух океанов, освоил и удобрил бесплодные окрестные степи и сделал юг Африканского континента своей новой родиной. Как сюда почти со всей Западной Европы плыли униженные, обездоленные, гонимые люди в поисках счастливой доли в дальних южноафриканских краях. Здесь у подножья Столовой горы голландские, французские, немецкие переселенцы заложили город Капштадт, переименованный захватившими его в начале XIX века англичанами в Кейптаун.
Потомки переселенцев, назвавшие себя бурами, не стали мириться с английским владычеством. Они поднимали восстания. Восстания жестоко подавлялись. И тогда большая часть буров решила уйти далеко на север, чтобы на новых неизведанных землях начать заново жизнь свободную и независимую от чужих порядков и законов. Так начался Великий Трек. Сотни фургонов, гружённых скарбом, наполненных женщинами и детьми, медленно продвигались по бездорожью дальше и дальше от родных мест. Многочисленные воинственные племена преграждали им путь. То и дело вспыхивали кровавые стычки, а то и кровопролитные сражения. Буры упорно шли на север и наконец, за рекой, воды которой были оранжевыми от песка, глины и ила, они увидели цветущие бескрайние степи с плодородной почвой. Степи были названы бурами Вельдом. Скотоводы и земледельцы опять нашли свою новую родину. На этих степях они основали Оранжевое свободное государство, а ещё северней, за рекой Вааль, – Южно-Африканскую республику, которую англичане называли Трансваалем. Строились деревни, посёлки, города. Рождались дети, росло население республик. Люди жили своей повседневной жизнью, забывая о прошедшем времени и опасном соседстве. Но Британская империя о мятежных бурах не забывала. Лакомый кусочек их земель разжигал ненасытный аппетит англо-саксонского королевства. А когда там были найдены вначале несметные залежи алмазов, а затем огромнейшие запасы золота, британские империалисты решили прибрать этот край своими загребущими руками. Попробовали один раз в 1877-м аннексировать Трансвааль, да поднявшие восстание буры разбили английские войска в пух и прах. Великобритания на время смирилась с независимостью двух бурских республик.
А между тем алмазная и золотая лихорадка охватила Южную Африку. В бурские республики хлынул поток авантюристов из многих стран мира. Названия городов Кимберли и Йоханесбург звучало на слуху и на устах, словно сказочное Эльдорадо. Будто там ходят по алмазам и золоту, как по речному песку. Такие по миру мчались слухи. Трансвааль наводнился иностранцами. Они, по прошествии некоторого времени, стали требовать уравнения в правах с местными бурами. Правительство президента Крюгера на этот шаг пойти не могло и не хотело. Иначе "уитлендеры", выбранные в Трансваальский рикстаг, составят большинство и парламентским путём смогут присоединить республику к Британской империи. Буры тогда потеряют самое дорогое: свободу и независимость. Англичанам очень хотелось единовластно пользоваться богатством бурских республик. И они решили спровоцировать мятеж иностранцев в Йоханесбурге. А на помощь к мятежникам послать отборный отряд, возглавляемый неким Линдером Джемсоном – лучшим другом премьера Капской колонии Сесиля Родса, которого английские газеты именовали "южноафриканским Наполеоном", за алчность и имперские амбиции. Он мечтал объединить под Британским владычеством Африку от Кейптауна до Каира. Но бурские республики с их несметными богатствами стояли как кость в горле злобного, безжалостного хищника. Сесиль Родс дал добро на мятеж. Но тот с треском провалился, 29 декабря 1895 года отряд Джемсона был окружён под Крюгерсдорпом и после недолгого боя сдался на милость победителям. Англичане опозорились на весь мир. Но этот позор ещё больше подхлестнул желание Лондона расправиться с бурами, Роде и министр колоний Джозеф Чемберлен уже в открытую готовили общественное мнение Великобритании к войне. Президента Трансвааля Пауля Крюгера клеймили позором и высмеивали, как мужлана и белого дикаря, отвергающего блага цивилизации. Под благами английские газеты подразумевали британский колониальный режим. Обстановка накалилась до предела. К середине 1899 года Великобритания стянула к границам Оранжевой республики и Трансвааля до 20 тысяч солдат, и ещё 5 тысяч готовились к отправке в Южную Африку. Буры тоже сосредоточили вдоль своих границ около 30 тысяч ополченцев, из которых, в основном, и состояла их армия. Во Франции и Германии было закуплено оружие и боеприпасы. Крюгер предъявил Великобритании ультиматум: в трёхдневный срок отвести их войска от границ республик. Ответа на ультиматум не последовало, и 11 октября 1899 года буры начали войну. Англичане надеялись расправиться с южноафриканскими республиками быстро и без помех. Предполагалась лёгкая прогулка с охотой на убегающих "белых дикарей". "Дикари" в первые месяцы войны не только сопротивлялись, но и нанесли хвалёной британской армии ряд серьёзных поражений. Буры взяли в кольцо три пограничных города: Ледисмит, Мафекинг и Кимберли. Англичане там были биты по всем правилам военного искусства, и если бы не медлительность и оборонительная тактика буров, то при таком развитии событий Кейптаун мог снова переименоваться в Капштадт. Но буры, к сожалению, не развили свой первоначальный успех. Из метрополии и английских колоний стягивались всё новые и новые воинские части. К началу 1900 года превосходство завоевателей стало подавляющим. В феврале под Кимберли была окружена и пленена армия бурского генерала Кронье. Республиканские войска стали отступать под ударами превосходящих сил колонизаторов. В марте теми был захвачен Блюмфонтейн – столица Оранжевого государства, а июне – пали Йоханесбург и Претория – столица Трансвааля. Армия главнокомандующего Трансваальскими войсками Луиса Бота отступила на северо-восток к горам Лиденбурга, а затем в район озёр Крисси, засела там, не позволяя англичанам перерезать железнодорожную линию Претория-Лоренсо-Маркеш. В Оранжевой республике подвижное конное войско генерала Христиана Девета партизанскими наскоками било английские полки, которые были, в основном, сосредоточены вдоль железной дороги Кейптаун-Претория. Война явно затягивалась, переходя в позиционно-партизанский характер. В сентябре 1900 года в надежде на помощь безразличной Европы уплыл туда президент Крюгер. Главнокомандующий английскими вооружёнными силами Фредерик Роберст официально объявил о присоединении Оранжевого государства и Трансвааля к Британской империи в качестве колоний. Но буры пока сдаваться не собирались. Бои затихали и вспыхивали вновь…
Жан Грандье отложил перо, оторвавшись от своих записей. Стопка исписанных листов аккуратно возвышалась на столике, придвинутом к зарешеченному оконцу, выдолбленному в толстой базальтовой стене старого голландского маяка, стоящего неподалёку от Столовой горы. Если встать на этот столик и заглянуть в окошко, держась за толстые железные прутья руками, то Столовая гора просматривалась очень хорошо, зрелище было торжественно-завораживающим – ив спокойные дни и в дни "пиршества Дьявола", когда облачная скатерть накрывала плоскую поверхность огромной каменной тумбы. Сегодня был именно такой день. Через несколько часов подует сильный юго-восточный ветер и начнётся "Сатанинский пир". Но за три месяца сидения в этой старинной башне – маяке-тюрьме, организованной покладистыми англичанами ещё до начала военных действий, Жан Грандье привык к такому "адскому пению" и особенно не обращал на него внимания. Чтобы как-то сгладить однообразные тюремные дни, он решил заняться литературным творчеством. Ещё будучи воспитанником коллежа Сен-Барб, он поражал своих преподавателей глубиной совсем не юношеских знаний, особенно в области истории и литературы. Его сочинения по анализу произведений французских писателей и писателей других европейских стран занимали первые места на конкурсах парижских коллежей. Многие из прочитавших эти сочинения членов жюри пророчили Жану большое литературное будущее. Но судьба повернула жизнь Жана Грандье совсем в другую сторону. Его отец, находившийся почти на грани банкротства, стал вдруг получать угрожающие письма от некого бандитского сообщества "Красная звезда". Бандиты требовали от Грандье 50000 франков и угрожали убийством его детей – Марты и Жана. Не имея таких денег, господин Грандье в отчаянии застрелился, оставив дочь и сына почти без средств к существованию. Полиция в причастности к этой банде совершенно необоснованно причислила молодого учёного Леона Фортена. Его друг – журналист Поль Редон решил защитить честное и доброе имя Леона. Он разоблачил главаря шайки – англичанина Френсиса Барнетта и его подручного Боба Вильсона. Леон Фортен был отпущен на свободу, но лишился своего места и заработка. Тогда, собравшись все вместе, четверо молодых людей решили отправиться в далёкую Америку на золотые прииски Клондайка и попытаться там разбогатеть. По дороге они познакомились с канадцами Лестангом, Дюшато и его дочерью Жанной, которые присоединились к этой компании отважных искателей приключений. После долгого путешествия они прибыли в Доусон-Сити – центр золотодобычи Клондайка. Там они приобрели участок и с утра до поздней ночи трудились на промывке золотоносной породы. Но поначалу им не везло. Тем не менее они упорно трудились, несмотря на все невзгоды и лишения. И труд их был вознаграждён. Они отыскали так называемое "гнездо самородков". Но эту находку заприметили бандиты из "Красной звезды" и ночью, усыпив наших друзей хлороформом, украли их добычу. Пережив эту потерю, наши герои с неиссякаемым упорством решили добиться своей цели. И добились. Они отыскали сказочную залежь драгоценного металла под названием "Мать золота". Но бандиты, во главе с Барнеттом, попытались и на этот раз овладеть этими несметными сокровищами. После обвала в Медвежьей пещере, который устроили бандиты, они до полусмерти избили Жана Грандье и похитили его сестру Марту и Жанну Дюшато. Истекающий кровью Жан, придя в себя, вместе со своей собакой Портосом проник в палатку к бандитам и там одного за другим собственноручно убил их, освободив девушек и успев отомстить за смерть своего отца за несколько минут до появления сыщика Тоби, который по пятам преследовал банду "Красная звезда".[1] создали Народную партию. Стала выпускаться газета. Пиит Логаан получил в ней должность. Сейчас он редактор. Выпустил еще две книги стихов и роман, посвященный Жану Грандье, под названием "Капитан Сорви-голова возвращается". Логаан протянул Жану том с золотым тиснением на обложке. На титульном листе под портретом автора стояла дарственная подпись. Жан в обмен вручил Пииту повесть Луи Буссенара и книжку очерков Поля Редона. Эйгер Строкер подарил семейству Грандье небольшую картину с пейзажем одного из озер Крисси. – Чтобы вы не забывали наши края, – сказал он, улыбнувшись в бороду. Между тем постепенно стало темнеть. На столе зажглись свечи. И тут со своего места снова поднялся пастор Вейзен. В руке он держал бокал с вином.
– Я хочу, чтобы мы вспомнили о тех, кого нет сейчас с нами. О наших друзьях, погибших в той жестокой войне. Пусть Господь упокоит их души. Жану Грандье вспомнилась безымянная могила комманданта Тиля Поуперса на берегу речки Клейн-Олифантс и недалекий отсюда склеп, где должно лежать тело его юного друга и побратима Фанфана. Не перенесли ли его куда-нибудь на кладбище?
– Нет, – ответил Вейзен на вопрос Жана, – он остался там. Его только переложили в гроб и замуровали совсем недавно, когда я стал настоятелем этого храма.
– Мы хотим пойти туда, – сказал Жан, переглянувшись с Жорисой.
– Мы пойдем туда все, – произнес пастор Вейзен, – сегодня я отменил вечернюю службу, чтобы уделить время вам – моим друзьям. Он первым вышел из-за стола. За ним поднялись остальные.
– Вы не знаете, какова судьба Фардейцена? – спросил Жан Логаана на выходе из беседки.
– Точно не скажу, – ответил Пиит, – но, по слухам, он жив и занимается коммерцией где-то в Капской колонии. И, говорят, процветает. В церковь зашли через боковой вход. Служители уже зажгли повсюду свечи. Их мерцание колыхалось по стенам, сводам и алтарю со знакомым всем распятием. Мужчины сохранили тайну, не открыв ее, видно, даже своим семьям. Но вошедшие сначала остановились возле склепа, склонив непокрытые головы перед последним приютом юноши из парижской окраины, отдавшего свою жизнь за друга в стенах этой церкви. И друзья пришли ему поклониться.
– Фанфан, отдай честь этой могиле, – тихо сказал Жан Грандье, обращаясь к своему сыну. И маленький Фанфан отсалютовал своей игрушечной саблей праху и памяти того, чье имя он носил. Затем все отправились к алтарю, где пастор Вейзен решил отслужить молебен. Под церковными сводами чисто и явственно раздавались слова молитвы и псалмов. Потом все присутствующие запели песню, слова которой раздал Пиит Логаан. Строкер и Шейтоф аккомпанировали поющим:
Просветление после дождя,
Очищение после горенья.
Сила Божия – как вдохновенье,
Как творение первого дня.
Ты – сверканье небесных вершин.
Ты – святая и чистая Благость.
Счастлив я, что во мне ты осталась
Как движение грешной души.
Счастлив я, что во мне ты живешь
Просветлением, радужным светом.
Сила Божия – будешь ответом
На обман и антихриста ложь.
Повторяя слова песни, проникающие к нему в самую душу, Жан держал в левой руке аккуратно сложенный носовой платок. На нем сохранились маслянисто-кровавые разводы, при пристальном рассмотрении очень похожие на лик Спасителя. С этим платком Жан не расставался теперь никогда. В Индии, наверняка, его присутствие уберегло всех троих друзей от неминуемой гибели от рук мусульманских фанатиков. После этого случая Жан стал глубоко и искренне верующим и щедро занялся христианской благотворительностью. Решил он пожертвовать большую сумму и на эту церковь, что стала самой близкой и дорогой для него и Жорисы… …И тут Жориса вскрикнула и схватилась за низ живота. Жан успел подхватить ее на руки. Он, окруженный обеспокоенными друзьями, перенес ее на скамейку, положив под голову свой френч. Жориса вскрикивала и стонала, изгибаясь всем телом. Ее большой живот заметно вибрировал и дрожал.