Капитан Сорвиголова
Шрифт:
Пули поражали солдат одного за другим, ядра косили их целыми рядами.
— Сомкнуть строй!.. — командовали английские офицеры, и в этой ужасной бойне сохранявшие хладнокровие.
Сержанты специальными ножницами перерезали проволоку, громче запели горны, с новой силой загнусавили волынки, и волна людей, многие из которых были уже в крови, бросилась в ожесточении на приступ. Весь путь англичан был усеян телами убитых и раненых. Звуки труб сливались с предсмертными воплями людей, с жалобным ржанием искалеченных коней.
Буры встретили неистовую атаку с непоколебимым мужеством. И вдруг, совершенно неожиданно, они покинули один за другим три холма, связанных между собой системой защитных укреплений, и отошли на заранее подготовленные позиции, представлявшие собой неприступную крепость: расстилавшееся впереди поле было тщательно разбито на квадраты, каждый из которых находился под прицелом бурских орудий. Маневр выполнили организованно, без малейшего признака смятения, врагу не оставили ни одного убитого или раненого.
Англичане не поняли, что их просто заманивали в засаду с целью нанесения сокрушительного удара, и, уверовавшись в близости столь желанной победы, продолжали упорно идти навстречу собственной гибели.
Новая позиция, занятая молокососами, господствовала над широким проходом между холмами, куда должны были ринуться солдаты Гордонского полка. Рядом с капитаном Сорвиголовой залег Поль Поттер. Одна и та же мысль промелькнула у них, когда они следили за упорным натиском противника: «Во главе гордонцев — полковник, герцог Ричмондский». Взгляды юнцов были прикованы к самой гуще битвы, где они надеялись найти своего врага. Он чудился им в каждом офицере, по которому они тотчас же открывали огонь. Но как можно было распознать человека в этой сумятице! И кончилось тем, что друзья стали стрелять во всех офицеров без разбора.
— Если перебить их всех, то и герцога не станет! — воскликнул командир молокососов.
— И мой отец будет отомщен! — в неистовом восторге подхватил сын расстрелянного бура.
Вскоре английское войско втянулось в ожесточенную схватку с бурами, мало походившую на сражение. Никакого руководства. Роты потеряли боевое единство, и лишь взводы в какой-то мере еще сохраняли его. Большинство бойцов, опьяненных кровью, орудовали каждый на свой страх и риск. Стреляли в упор, сходились врукопашную. Даже раненые, катаясь в обнимку по земле, давили, душили и кусали друг друга.
В течение какой-нибудь четверти часа буры потеряли двух генералов. Знаменитый командующий бурской артиллерией Жан Кок, пораженный двумя пулями в грудь и в бок, воскликнул перед смертью:
— Да здравствует свобода!
Вильжуэн, раненный в грудь, упал со словами:
— Бейтесь до последней капли крови, ребята!
Утрата этих героев, столь тяжелая для борцов за независимость южноафриканских республик, сопровождалась громом проклятий по адресу англичан.
Последние, впрочем, и так уже дорого поплатились, потеряв убитыми и ранеными почти всех офицеров: трех полковников, пять майоров, одиннадцать капитанов и двадцать шесть лейтенантов.
Из четырнадцати офицеров второго батальона гордонцев уцелели только двое. Один из них, выделявшийся ростом и ярким мундиром, поражал неуязвимостью. Находясь все время в первых рядах, он сплачивал людей и вел их на приступ, воодушевляя собственным примером.
Это был герцог Ричмондский. Под ним пало уже три коня, он служил мишенью для пятисот стрелков, попадал под стальной дождь снарядов и все же оставался живым и невредимым, без единой царапины.
Так как не осталось ни одного свободного коня, полковник бился пешим. Рядом с ним дрался горделивый юноша, вернее мальчик, в форме лейтенанта Гордонского полка, с револьвером в левой руке и с тяжелой шотландской саблей со стальной рукояткой — в правой. Он так же, как и герцог, на которого походил лицом, выказывал высокомерное пренебрежение к смерти, каким-то чудом обходившей и молодого человека, хотя пули словно ножом раскроили в нескольких местах его мундир. Это были отец и сын.
Время от времени, не прекращая ни на секунду выполнять свой долг солдата, герцог бросал на сына взгляд, выражавший и страх за него, и восхищение его мужеством. Юноша уже не один раз кидался вперед, чтобы прикрыть собою отца и командира. Но полковник неизменно отстранял его жестом:
— На место, Патрик! Вернись к своим солдатам! Воинский долг превыше всего!
Судьба свела лейтенанта лицом к лицу с капитаном Сорвиголовой. Англичанин и француз, смерив один другого взглядом, схватились в поединке. Винтовка без штыка — единственное оружие француза. Жан прицелился и на расстоянии четырех шагов спустил курок. Но в пылу боя он и не заметил, что израсходовал все патроны, не оставив даже одного, на крайний случай. Раздался сухой треск и все. Лейтенант выпустил в ответ последний заряд и, хотя стрелял почти в упор, промахнулся.
Командир молокососов схватил свою винтовку за ствол и, замахнувшись ею, как дубиной, обрушил бы смертельный удар на голову шотландца, если бы тот не парировал его саблей. Стальное лезвие разлетелось на куски, но удар был смягчен. Скользнув по плечу юного офицера, приклад ударился о землю и разбился у казенной части.
Вскрикнув от бешенства, молодые люди отшвырнули обломки оружия и сцепились в драке. Равные по силе, они падали, вскакивали, снова летели с ног и катались по полю, крепко обхватившись и стараясь задушить друг друга.
Вдруг Сорвиголова заметил на земле обломок клинка только что разбитой им сабли. Рискуя искалечить руку, Жан схватил его и замахнулся, как кинжалом:
— Сдавайтесь!
— Нет! — зарычал офицер.
Жан ударил противника острием клинка:
— Сдавайтесь!.. Да сдавайтесь же, гром и молния!
— Ни за что! — истекая кровью, отвечал шотландец.
Видя, что сын упал, полковник поспешил к нему на помощь с поднятой саблей. Казалось, еще миг, и он рассечет голову юному капитану, который в исступлении, ничего не замечая, все наносил и наносил лейтенанту ожесточенные удары. Но Поль Поттер спас своего друга.
Этот удивительно хладнокровный подросток в течение всего боя предусмотрительно пополнял патронами магазин своей винтовки. Узнав полковника, он, взревев от радости, прицелился и выстрелил. Однако в тот самый миг, когда Поль спустил курок, волынщик, не перестававший наигрывать боевой марш гордонцев, бросился вперед, чтобы заслонить командира. Это был красивый семнадцатилетний парень с румяным лицом, почти мальчик, как и большинство участников этой бесчеловечной драмы. Пуля, пронзив его навылет немного выше сердца, угодила полковнику прямо в грудь.