Капитан Сорвиголова
Шрифт:
Так шли дни за днями, не принося никаких изменений, если не считать земляных работ, на которые их иногда посылали. Что могло быть хуже этого!
Молокососы все теснее сближались друг с другом, у них появилось чувство локтя, и они начали — пока еще с большим трудом — понимать друг друга без помощи переводчика. Молодые буры — а их было большинство в отряде — занимались дрессировкой пони и превратили их в исключительно послушных и сметливых животных.
Но однажды, в тот самый момент, когда у наших сорванцов совсем опустились руки, внезапно была замечена конная разведка англичан.
— Враг!.. Хаки!.. Там!..
— Где?..
— Направо!..
— Они отрежут нас!..
Все кричали разом и на разных языках. Пони, насторожившись, рыли копытами землю. Молокососы ждали приказа, но его не было. И тогда Фанфан, зевака по натуре, не в силах совладать с любопытством, вскочил на лошадь и поскакал вперед. За ним последовал другой молокосос, такой же любопытный, затем еще четверо, потом десять, пятнадцать и, наконец, весь отряд. Ведь это же война, самая настоящая война, с боевым сражением!.. О нет, такого случая они не упустят!.. Юные безумцы с криком и гиканьем мчались во весь опор, думая только об одном: эх, столкнуться бы с англичанами, ударить по ним!
Сорвиголова, растерявшись, даже не пытался остановить молокососов или внести какой-то порядок в стихийную атаку. Пришпорив коня, он обогнал товарищей и голосом, покрывшим весь этот гам, скомандовал:
— Вперед!
Поистине великолепен был этот натиск — неожиданный, беспорядочный, но преисполненный отчаянной решимости и неистового мужества.
Обычно кавалеристы пользуются в бою шашкой или пикой, но так как у молокососов не было ни того, ни другого, они неслись на врага, потрясая винтовками. Это глупо, безумно, нелепо, но все же именно столь необычное в данной ситуации оружие и принесло им успех.
Английские кавалеристы — народ нетрусливый и отнюдь не из тех, кого легко захватить врасплох, — обнажили шашки и ринулись на скакавшего рассеянным строем противника. Близилась страшная схватка, а сорванцы даже не выровняли ряды по правилам конного боя.
Но тут Жан, сохранивший еще какие-то крохи хладнокровия, за несколько секунд до трагического столкновения принял решение. Бросив поводья и вскинув винтовку к плечу, он выстрелил и закричал во всю глотку:
— Огонь!.. Целься пониже!..
Папаша проорал этот приказ по-голландски. И открылась ожесточенная пальба. Магазины маузеровских винтовок были полны, и каждый молокосос успел выстрелить по три раза.
Лошади англичан валились одна на другую вместе со своими всадниками. Боевой порядок был расстроен, контратака захлебнулась.
Пони молокососов, не чувствуя натянутых поводьев, понесли. На полном скаку врезались они в английский эскадрон и, промчавшись сквозь него, летели дальше. Но не все: некоторые, наткнувшись на валявшихся коней, вздымались на дыбы и опрокидывались. Убитые и раненые люди и лошади лежали вперемежку. Воздух оглашался проклятиями, стонами и предсмертными хрипами. Но никто из остававшихся целыми и невредимыми не обращал на это внимания.
Англичане — их было шестьдесят человек, — потеряв треть своего состава и предполагая, что за молокососами следует другой, более сильный неприятельский отряд, повернули коней и бросились наутек к своим аванпостам. Однако на полдороге они снова наткнулись на молокососов — тех, чьи пони пронеслись сквозь вражеский эскадрон. Сорванцы, успев перестроиться, опять напали на них.
Не было спасения от этих одержимых! Окружив противника, они под угрозой расстрела в упор потребовали сдаться. И англичанам ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Потери англичан — тридцать убитых и раненых и почти столько же пленных, которых молокососы повели торжественно к своему генералу. Потери молокососов — трое убитых и шестеро раненых бойцов и десять искалеченных лошадей. Вот это война!..
Сражавшийся с неистовой отвагой Фанфан, обладавший кроме воинских талантов и красивым голосом, по пути в лагерь затянул громко песенку Фанфана-Тюльпана [34] . Его товарищи французы хором подхватили ее, остальные подпевали вполголоса.
34
Фанфан-Тюльпан — герой французского фольклора, храбрый воин, весельчак, любитель приключений и защитник справедливости.
Песня была дьявольски живой и веселой.
— Великолепно! — воскликнул восхищенный ею Жан Грандье. — Это ты ее сочинил, Фанфан?.. Теперь она станет гимном молокососов!
— Нашим боевым маршем! Отлично, хозяин, с этой песней ты будешь вести нас от одной победы к другой!.. О, простите! Я и позабыл, что вы мой хозяин и благодетель.
— Слушай, Фанфан, ты просто злишь меня своими бесконечными «хозяин» да «благодетель»! Хватит! Все здесь просто товарищи, солдаты, только что получившие боевое крещение. Отныне мы в обязательном порядке будем обращаться друг к другу на «ты», таков мой приказ.
Когда отважные сорванцы привели к генералу пленных, он горячо поздравил юнцов. До сих пор почти не замечавший молокососов, бур никак не мог прийти в себя от изумления. И действительно, рядом с английскими кавалеристами — гигантского роста богатырями — юнцы на своих пони выглядели как мартышки верхом на собаках.
— Да ведь это же дети, Melkbaarden [35] ,— произнес Вильжуэн.
Папаша перевел его слова, и сорванцы воскликнули в один голос:
— Ну и что же! Молокососы, а дело сделали!
35
Melkbaarden — молокососы (гол.).
— Что же касается вас, — продолжал генерал, обращаясь к Жану, — должен признаться, вы сманеврировали, как настоящий Temmer van wilde paarden. Но будьте осторожны: во второй раз это может кончиться не столь удачно.
Папаша, дойдя до тяжелой, как булыжник, фразы генерала «Temmer van wilde paarden», что означает дословно «укротитель диких лошадей», сумел точно и метко перевести ее чисто французским выражением «сорвиголова».
— Сорвиголова? Подходит! Как раз по мне. К тому же меня и в Клондайке так звали.