Капитан "Старой черепахи"

Линьков Лев Александрович

Всего минуту назад Андрей готов был поддаться чувству отчаяния. Они с Тюменевым были так оди­ноки в этой каменистой, заснеженной пустыне. Те­перь он отчетливо представил, как по снегу, среди валунов, пробираются сейчас десятки наших развед­чиков: одни направляются в тыл врага на выполнение заданий, другие возвращаются «домой». И, может быть, некоторым из них так же трудно, так же тя­жело, как ему, Андрею...

— Тюменев, ты слышишь?.. Скоро будем дома. Слышишь?.. Крепись!

Слова, срывавшиеся с потрескавшихся до крови губ, помогали , ему, и Андрей шептал. Он шептал о том, что близка победа; звал любимую, которая ждала его в Горьком. Он хотел,

чтобы она шла с ним рядом и ласково говорила бы: «Скоро мы бу­дем вместе...»

Еще несколько метров осталось позади, еще...

«Который теперь час?» — Андрей очнулся от за­бытья. Он лежал на снегу, раскинув руки. Долго ли он так пролежал? Где Тюменев? Торопливо закинул руку за спину. Раненый был там, но не двигался, и Андрею стало страшно: вдруг Тюменев замерз? На­до ползти. Надо, надо...

Он прополз еще метров пять, тяжело дыша, при­остановился, прильнул лицом к снегу, полизал рас­пухшим языком шершавый наст.

«Все будет хорошо, — твердил он себе. — Все будет хорошо...» Но что такое? Кто-то гонится следом за ними на лыжах. «Фашисты?» На лбу выступила испарина. Андрей замер. «Может быть, они пройдут стороной?»

Неожиданно в небе снова заиграли сполохи.

— Нашел! — послышался знакомый голос Джанабаева.

Он остановился около Андрея и Тюменева, с удив­лением и страхом разглядывая их неподвижные тела.

Подкатили еще три лыжника в белых халатах, с автоматами на груди.

— Оба мертвые, — прошептал Джанабаев. Андрей услышал этот шепот. Ему хотелось закри­чать от радости, а он мог только пошевелить рукой...

Лыжники осторожно сняли со спины Андрея почти безжизненного Тюменева. Андрей попытался поднять­ся и не смог. Джанабаев подхватил его под руки, прижал к груди, торопливо начал отвинчивать пробку фляжки.

— Высота... высота триста сорок семь... четыре батареи тяжелых... Два полка прибыли... Скорее Тю­менева в санбат...

Все ярче и ярче разгоралось северное сияние. Ги­гантские разноцветные полотнища трепетали в чер­ном бездонном небе.

Заслон у Большой зарубки

1

За многие десятки километров видны из степи хребты юго-восточного Адалая. Они возникают над го­ризонтом синевато-дымчатой, словно висящей в воз­духе бесконечной полосой. В ясную погоду над этой полосой, на фоне глубокого среднеазиатского неба вырисовываются легкие очертания снежных вершин. В чистом прозрачном воздухе они кажутся совсем близкими, однако н,е день и не два — неделя, если не больше, потребуется для того, чтобы попасть в центр Адалая.

Гряда за грядой, один выше другого, вымахивают хребты. Перевалишь через первый хребет — и на мно­гие версты перед тобой простирается высокогорная степь; преодолеешь второй, поднимешься как бы на Ступень выше — опять степь. И все реже и реже встречаются на пути селения, все меньше и меньше отар овец на пастбищах.

А на юго-востоке новые хребты громоздятся над хребтами. Все заснеженнее их вершины, все круче их скалистые склоны, все глубже долины, переходящие в ущелья. В долины сползают с вершин мощные лед­ники, из-под снежных обвалов вырываются студеные бурные потоки.

На смену осокоревым, ореховым и яблоневым ле­сам, растущим по склонам, давно пришли леса горной

серебристой ели, но и ель начинает уступать свое ме­сто кедру-стланцу и древовидному можжевельни­ку — арче.

И нет уж вокруг ни жилья человека, ни животных, которых он приручил. В лесах хозяйничают медведи, рыси и красные волки. Но все еще без устали выби­вают дробь дятлы, верещат щеглы и кедровки. На сочных альпийских лугах, расцвеченных красными ма­ками, нежно-голубыми незабудками, лиловыми фиал­ками и солнечно-желтыми «барашками», пасутся ко­сули, маралы и горные козлы. Заходит на луга и ост­ромордый гималайский медведь — вволю пожировать на горной гречихе и полакомиться сурками, которых тут великое множество.

Выше, у кромки вечных снегов, среди каменистых россыпей, где робко зеленеет редкая трава, в самых труднопроходимых местах держатся горные бараны — архары.

По дну узких мрачных ущелий, словно играючи, перекатывая огромные камни, с неумолчным ревом мчатся пенистые речки. В ущельях гнездятся похожие на крупных дроздов остроклювые синие птицы: в лу­чах солнца их перья отливают сине-фиолетовыми тонами. Спозаранку громким пением будят они горы. Вторя синей птице, кидаясь в воздух с отвесных скал, пронзительно завизжат стрижи; забегает по мокрому щебню, затрясет длинным хвостом сероватая с желтым брюшком трясогузка. Вечно бодрая оляпка вспорхнет вдруг с камня, неустрашимо нырнет в са­мый водоворот, секунд через десять, а то и через все двадцать вынырнет ниже по течению с рыбешкой в клюве, взмахнет крылышками и, пронзив в стре­мительном полете широкую струю водопада, скроется за ним — там у нее гнездо.

Месяцами не увидишь на высях Адалая человека. Разве случаем забредет сюда охотник или группа смельчаков-альпинистов. Лишь в последние годы все чаще и чаще то тут, тот там, в самом хаосе гор, раз­бивают свой лагерь геологи, народ любопытный и не­утомимый. Выскочив из-за скалы, остановится как вкопанный архар, нервно подрагивая бархатистыми ноздрями, тревожно втянет воздух. Воздух попахивает дымком от костра.

Так бывает летом. Зимой же в горах Адалая ди­ко и пустынно. Все вокруг похоронено под снегом. Вниз, в долины, спустились звери. Самый отважный охотник не рискует заглянуть сюда, да и нечего ему здесь делать. Нечего делать здесь зимой и геологам. Одни пограничники живут тут круглый год, потому что по гребню Большого хребта проходит государст­венная граница.

На северном склоне хребта, там, где начинается спуск в долину, находится одна из пограничных за­став— застава Каменная.

В конце сентября ...года начальник заставы стар­ший лейтенант Ерохин вызвал сержанта Федора По­тапова, пограничников первого года службы Клима Кузнецова и Закира Ооманова и приказал им отпра­виться на смену наряда к дальнему горному проходу, известному под названием Большая зарубка.

— Вам смена прибудет через пятнадцать суток, — сказал начальник.

Получив боеприпасы и на всякий случай месячную норму продуктов, трое пограничников навьючили кау­рую кобылу Зорьку.

— Как, Петро, соли с луком положил достаточ­но? — подмигнул Потапов стоящему в дверях повару.

— С избытком! Известен твой вкус!..

Через полтора суток на заставу возвратился на­ряд, который сменила группа сержанта Потапова, а на девятый день в горах разыгралась метель. Жители расположенного в долине селения рассказывали по­том, что такой ранней, сильной метели не упомнил да­же столетний Уймон: она бушевала пять суток кряду.

Зима установилась на три недели раньше обычного.