Капитан Волков. Назад в СССР
Шрифт:
— Шо мимо! — Категорично ответил Гольдман и слегка ускорился.
Видимо, в отличие от мужика у Миши не было желания вести с ним разговоры. И слава Богу. Я реально начал опасаться, что мы будем бродить по этому рынку до скончания веков. Просто какой-то заколдованный лабиринт Минотавра, честное слово. У меня уже в глазах рябило, а в ушах гудело. Они же еще все разговаривают так, будто люди вокруг — глухие. Громко, с эмоциями. Каждая фраза у местных содержит целую историю.
В принципе, я бы про этого мужика с рыбой сразу забыл. Он далеко не единственный, с кем Гольдман успел пообщаться за время своего рыночного променада.
Сначала даже не понял, что происходит. Между лопаток вдруг подозрительно засвербело, а внутри появилась непонятная тревога. Я обернулся. Посмотрел на торговца рыбой. И только тогда мой взгляд выхватил знакомую фигуру, застывшую рядом с прилавком. Штаны, рубаха, кепка.
Это была девчонка. Та самая, которую встретил в первый день своей новой жизни в образе капитана Волкова. Соня, кажется. Скрипачка. Она стояла чуть в стороне, дабы не мешать людям, снующим между торговых рядов. При этом смотрела четко на меня. Только на меня. И ее лицо выглядело несколько напряжённым. Не задумчивым, не сосредоточенным. Именно напряжённым. Она словно пыталась что-то понять для себя.
Неожиданно взгляд Сони переместился вперед. Я машинально посмотрел в ту же сторону. Мне пришлось для этого отвернуться от рыбного прилавка.
Гольдман. Девчонка с меня переключилась на Мишу. Причем переключилась сознательно. Она словно увидела, что мы с ним между собой связаны. Что не смотря на расстояние, которое нас разделяло, я точно иду следом за Гольдманом.
— Не понял… — Тихо прокомментировал я всю эту ситуацию, потому как реально не понял. Ни интереса скрипачки, ни её сообразительности. Вернее того, как она ухитрилась связать нас между собой. Тут народу просто до хрена. И на самом деле Миша столько производит шума, что все внимание привлекает к себе. Я вообще не светился. Какого же хрена?
Снова обернулся назад, чтоб оценить девчонку и ее интерес, но… Возле прилавка было пусто. Не в полном смысле этого слова, конечно. Народ так и суетился, активно торгуясь. Девчонка исчезла. Хотя прошла всего лишь секунда. Не более.
— Странно… — Я опять высказался вслух. Ну, потому что и правда странно. Однако, думать об этом было некогда. Миша утопал далеко вперед и мне пришлось торопиться, чтоб его догнать.
Едва мы оказались за пределами рынка, Гольдман сразу свернул в первый же двор, попавшийся на его пути. Я, соответственно, тоже свернул. Плелся за ним как привязанный. Уже, вроде, и посторонних рядом нет, а Миша один черт пёр вперед без остановки. Вообще ни разу не оглянулся назад. Либо он так уверен, что я иду следом, либо мое мнение о нем исключительно верное и Миша Гольдман — тот еще мудак, а майору надо хорошенько переоценить своих товарищей в борьбе с гидрой бандитизма.
После первого двора мы, не останавливаясь, дошли до следующего. Тем более, эти дворы, словно чертова бесконечность, перетекали друг в друга.
Наконец, в каком-то темном, пустынном закутке Гольдман остановился. Он развернулся, прислонился к стеночке плечом и замер, с усмешкой наблюдая, как я подхожу ближе. В его руке откуда-то появились папиросы. Просто долбаный фокусник, не меньше. Вот — только что ни черта не было, а вот — он уже мнет одну папироску пальцами и подкуривает
— Ну, шо, капитан? — Начал Миша, как только я оказался рядом. — Тебе, похоже, есть чем поделиться? По лицу вижу.
Я, конечно, хотел ему сказать много. Например, что почти час мы убили впустую. Еще, что он — редкостный мудак и придурок. Причем, не по идеологическим убеждениям, а по призванию души. Но не стал. Имелось огромное желание уже сообщить, наконец, Гольдману новости и свалить. Тем более, к обеду мне нужно явиться к какому-то старому дому на каком-то старом пустыре. А к вечеру я вообще стану частью бандитского ограбления.
Не могу сказать, будто данный факт терзает мою душу и моральные принципы, но вот разум — точно находится в волнении. Потому как в голове волей-неволей складывались различные варианты развития событий и все они не радовали.
Как ни крути, я имел основательные шансы оказаться в гуще событий, ибо моя роль, роль водилы, который кинет людей Бати и поможет людям из «Черной кошки», могла закончится где-то на первых минутах ее исполнения.
Меня могут грохнуть первые, потому что по сути это — конкретный кидок. Скорее всего грохнут вторые, но чуть позже. Потому что даже Сирота говорил о них, как об отмороженных. На кой чёрт им потом лишний свидетель. И вполне вероятно, грохнут третьи, то есть менты. Не специально, конечно. А вот в запаре, в бестолковой суете — очень может быть. Они ведь не будут выборочно целиться в плохих и не целиться в хороших бандитов.
Да и вообще… Очень сильно не вызывает у меня доверия товарищ майор. Не в плане подставы. Это — нет. А вот насчёт девиза «вижу цель, не вижу препятствий» — вопросы имеются.
Ему надо хлопнуть «Кошку», и есть ощущение, Сирота не засомневается ни на секунду, если встанет выбор — угроза моей жизни, к примеру, или возможность прижучить бандитов.
— Да, новости есть. — Сказал я Гольдману, пытаясь при этом выглядеть спокойным. Просто не хотел доставлять ему удовольствие, показывать, как сильно меня выбесила его бесконечная кадриль на рынке. — И ты бы их услышал еще час назад, если бы мы, как два идиота, не носились савраской по всем бабам.
— Тю-ю-ю… — Начал было Гольдман, но, поймав мой бешеный взгляд, осекся. А взгляд реально стал бешенным за одну лишь секунду из-за этого дебильного «тю». — Да ладно, капитан. Шо ты как скаженный сразу. Говори, шо было. Удачно прошло?
Я коротко, опуская детали и подробности, рассказал самое главное. Про пустырь, про встречу, про то, что Седой откровенно намекнул на серьезное дело.
— От как хорошо… — Гольдман достал еще одну папиросу и снова закурил. Видимо, в этом времени Минздрав еще никого ни о чем не предупреждает. Дымит Миша, как паровоз. — Значится сам Жора за тебя говорить будет с Батей…
— Жора? — Переспросил я, недоумевая, где в моем рассказе Гольдман увидел лично мне совершенно незнакомого Жору, ибо я такого точно не говорил.
— Седой… — Пояснил Миша. — Для меня — Жора. Мы с детства с ним знакомы. Седой — серьезный человек. Люди его уважают. Зазря он трындеть не станет. Ежли сказал, шо ты при деле, считай, припечатал. Седой — надежная опора Бати. Его правая рука. Да и левая тоже…
Гольдман задумчиво потер лоб. Хмыкнул. Затянулся глубоко. Потом снова потер лоб. Я стоял молча, ожидая, когда он разродиться чем-то умным. Иначе на хрена тогда так напряжённо думать, если мысль неумная.