Капитанские повести
Шрифт:
— Вы, Василий Григорьевич, все-таки садитесь. Или я встану. Негоже двум старым капитанам…
Старпом улыбнулся одной щекой, не спеша сел за стол и закурил папиросу.
— Ну вот. Что же все-таки было с чехлами?
— Боцман Мисикову приказал их убрать, а тот все оставил наверху. Вот их и сдуло…
— А о чем вы думали, когда начинался шторм?
— Боцман мне доложил, что все в порядке. Я поверил.
— Но я же говорил, чтобы вы лично проверяли палубу на ночь? А как вы вышли авралом руководить? Вы же больше рукой за фуражку держались, чем командовали. Так сказать, обрекли себя на трудовые муки… Мне ли вас учить, что в шторм надо выходить по-штормовому одетым! Тем более вам, на вас люди смотрят.
Старпом перекинул папиросу из угла в угол рта.
— Ну-ну! Стиль руководителя — эталон для руководимых. Надо соизмерять с этим ответственность. Вы шаляй-валяй, а Мисиков вообще чуть за борт не угодил. Кстати, откуда у него синяк?
— Говорит, о трап ударился, — неохотно ответил Дымков, — когда волной сбило.
— Допустим… Я вот чего боюсь, Василий Григорьевич: как бы боцман у вас не зарвался… С вашей властолюбивостыо вы один не просуществуете, должен у нас возникнуть подпевала, подкулачник… Я бы не хотел, чтобы это был боцман.
— Может, я пойду, а вы его вызовете да обо мне, кулаке, поговорите?
— Не надо обижаться. Я вам все высказываю открыто. Разве это плохо? Да и разговор назрел.
— У меня с боцманом отношения только по делу!
— Боцман в армии старшиной роты служил. У него органическая необходимость иметь командира! По мелочам дергать его не стоит, он сам все знает, но принципиальные вопросы с ним разбирать надо досконально. Причем — давая командирскую установку!
Лицо старпома распускалось, скучнело все более и более, папироса отвисла к подбородку. И Виталий Павлович понял, что эти назидания воспринимаются Дымковым как прописная истина, настолько хорошо усвоенная, что по ней можно не иметь никакого мнения, а делать дело так, как привычно…
— Ну, а почему форштевень у нас оказался ободранным после шторма?
Старпом сплюнул папиросу в ладонь, щеки его подтянулись, губы отвердели, и лицо снова стало коричневым и непробиваемым, как кирпич. Он пожал плечами — стихия…
— А мне думается, что это результат ваших махинаций с краской в Новороссийске. Прокатил вас дружок на вороных… Ну?
Крючок сработал надежно, и старпом, не отвечая, закурил новую папироску. Он действительно уступил кое-что старому приятелю… А в нескольких бидонах, полученных взамен, красочка оказалась липовой: блестела первые сутки, потом начинала выцветать, сохнуть вроде клеевой побелки и шелушиться под ударами волн. Такого подвоха от кореша старпом не ожидал… Спасло то, что у Миши Кобылина нашлось, как всегда, килограммов сто эмали в заначке…
— И боцмана вы наверняка сами на беседку под форштевень загнали. И меня не разбудили, чтобы успеть замазать. Так? Молчите? Ну, запомните: еще раз — и пишите рапорт об отставке.
— Виноват, шеф… Промашка вышла. У кого не бывает! Вы, простите, тоже не ангел…
— Более того, старпом, — и не бог. Последняя инстанция перед богом! Я это старое присловье не забываю…
Виталий Павлович попробовал пальцем воду в графине и принялся поливать цветы. Расхаживая вдоль полированной подставки, разглаживая листья, расправляя отростки и снимая пылинки с упругих стрелок, капитан продолжал:
— Меня интересуют средства малой механизации на палубе. Да, электрощетки, пневмошарошки, краскораспылители. По ведомостям снабжения у нас всего этого числится по три комплекта. А почему они не в работе?
— Виталий Павлович, мы и без них управимся с покраской. Народу хватает. Рейс длинный. Я опасаюсь, матросов занимать нечем будет. Не маты же плести?
— Маты к нашему пластику не подойдут. Хотя вообще-то я их люблю. Хорошо сделанный мат, в два-три цвета, чистый, плотный — это, старпом, овеществленная любовь к своему судну!.. Но это дело прошлого, не модно, да и вообще не нужно. Тогда посмотрим в будущее, старпом. Ручная шкрябка хороша для постижения азов профессии. Для понимания того, каковы будни. И этого хватит… Вы не возражаете, старпом, что труд должен быть раскрепощенным? Даже от ограничений в выборе орудий труда?
Возьмем матроса. Матрос даже с простейшей электрощеткой в руках — это квалифицированный, я бы даже сказал — индустриальный, рабочий. А с ручным скребком — кустарь. Это первое. Второе: нельзя допустить, чтобы авторулевой был умнее живого рулевого. Значит, любое лишнее свободное время для нас бесценно. Профессиональная учеба! Еще: судовые работы и уход за судном по технологическим картам, по графику. Единая ремонтная бригада, технически оснащенная и руководимая инженером, кем-нибудь из механиков. А? Наконец, море в любой момент может сбросить лишние костяшки: неделя дождей или два встречных циклопа — и все. Хотя бы из-за неуверенности в погоде нам нужен выигрыш в производительности труда!
— Это все прекрасно, но также и очень спорно, шеф, — ответил старпом. — Этот дохлый инструмент…
— Это техника, старпом. Технику надо отладить, и тогда все будет о’кэй… Кстати, что вы скажете о щекинском методе?
— Слышал… Как же… Одну буфетчицу сократим, поварихе три часа обработки добавим… Производительность труда! Правильно, в море посуда чистой будет, деньги не лишние, и спешить некуда. А в порту повариха первая на берег уйдет! Вахтенного матроса в буфет пошлем, а у трапа помощник капитана постоит — все равно рабочее время… Нет уж, я думаю, те штаты, что есть, тоже не дураки придумывали!
— Нам от этого не уйти, старпом. Это государственная нужда — делать больше меньшим числом. Только нужно умно делать. К примеру, вы себе заведете карточки трудовых затрат на все виды судовых работ по вашей части. Не грустите, этим будут заниматься все лица командного состава по своим заведованиям… Когда мне предложат: давай, Полехин, переходи на щекинский метод, — я отвечу: вот это пойдет, а вот этого я допустить не могу! Вот вам мои расчеты, а вот статистический материал… Ну как?
— Много хлопот, шеф, и не вижу выгоды…
— Ну, вы стремитесь быть хозяином, должны видеть это… — Виталий Павлович потер и пощелкал пальцами перед скучным лицом старпома.
9
Андрей Иванович Поздняев имел привычку прокаливать поясницу после полудня, перед чаепитием, когда и море, и «Валдай», и воздух прогревались повсеместно и ниоткуда не могло уже прохватить сквозняком. Для прокаливания выбирался участок железной палубы на солнцепеке, прогретый до такой степени, чтобы невозможно было ступить босой ногой. Андрей Иванович расстилал в один слой тонкий шерстяной плед, не спеша раздевался до плавок и, покряхтывая, зажмурясь, укладывал себя плашмя, так, чтобы между спиной и палубой не было ни единого зазора.