Капкан для гончей

Федотова Надежда Григорьевна

Да, к сожалению, дело обстояло именно так. Первое время – год, может, больше, Грейс, совершенно потерявшей голову, было не до размышлений. Ее любви хватало на двоих с избытком. А потом… Потом она стала задумываться, почему, несмотря на все ее признания, он говорил о чем угодно: о том, как она хороша, как он мечтает о ней в разлуке, как сводит его с ума ее тело, – но он ни разу не сказал, что любит. (Леди Кэвендиш горько усмехнулась: похоже, ей всегда везло на честных мужчин!) В общем, тогда Грейс и сделала очень большую, как она поняла позже, ошибку: она напрямую спросила Ивара о его чувствах. За что и поплатилась… «Это все непросто, – помолчав, ответил он. – Грейси, ты… ты, пожалуй, лучшее, что со мной случалось в жизни, но… я не могу ответить на этот вопрос однозначно. Твердо я знаю только одно – ты нужна мне. Мне без тебя…» Дальше Грейс уже не слушала. Дурой ее назвать было нельзя. Она спросила, он ответил. Да, конечно, Ивар не сказал,

что не любит ее, но… есть только одно слово, чтобы сказать «да». Остальные слова придуманы, чтобы сказать «нет».

Лорд Кэвендиш перевернулся во сне и обнял жену. Грейс, стряхнув с себя тоскливые воспоминания о былом, посмотрела на него, и ее губы тронула нежная улыбка. Дэвид… Он, конечно, стоил двух таких, как Ивар, и ему, наверное, нужна была жена получше. Не такая, которая выскочила за него замуж, только чтобы поскорее забыть о другом человеке. Леди Кэвендиш покачала головой и потерлась щекой о руку мужа. Боже, какое счастье, что она его встретила! А Ивар… Грейс усмехнулась. Похоже, Ивар – это просто какая-то болезнь. И вылечить ее невозможно… Тогда, после памятного разговора, она выставила его из дома, заявив на прощание, что между ними все кончено и видеть его больше она не желает. Он молча уехал. А потом, через полгода, явился снова, по каким-то королевским делам. И она не смогла устоять… Тяжело было осознавать, что ее тело он любил гораздо больше, чем ее саму, но без него было еще тяжелее. Так все это и тянулось: они встречались несколько раз в год, он проводил в поместье Бойдов одну-две ночи и уезжал снова. Потом возвращался… И так долгих шесть лет, до того черного дня, когда умер Уолтер.

Даже сейчас, спустя годы, ей больно было вспоминать об этом. Лорд Бойд угас в несколько дней как свечка, вернувшись из одного английского графства, где свирепствовала холера. Он просил Грейс не приближаться, но она его не послушала. Она любила Уолтера, как брата, как лучшего друга и оставить его умирать в одиночестве не смогла. На себя ей было наплевать, Ивар не появлялся уже очень давно, глухая тоска брала за сердце, и потеря единственного по-настоящему близкого человека убила бы ее не хуже холеры. Которая несчастную девушку почему-то пощадила – Уолтер умер на руках у Грейс, оставив ее в добром здравии и глубочайшем горе. Похоронив мужа, леди Бойд заперлась в замке, как в келье, с твердым намерением больше никогда из него не выходить, никого не видеть и ничего не слышать. Слуги шептались, что госпожа от великого расстройства слегка повредилась в уме. Знать запоздало каялась в напрасном злословии, видя, как убивается по усопшему несчастная вдова. Ивар, прослышавший о несчастье, побросал все дела и приехал – что бы ни думала о нем Грейс, но все-таки королевский советник был действительно к ней очень привязан. Она его не прогнала, но все попытки расстроенного лорда хоть как-то расшевелить ее, не привели ни к чему. Огонь в ее черных глазах погас, так же как и интерес ко всему вокруг. Неделю побившись как рыба об лед в ворота ее скорби, он уехал, чувствуя непривычную горечь и пустоту в душе. Он не смог ей помочь, хоть и очень хотел. Помочь ей могло только время…

Так оно и получилось. Двухгодичный траур и попытки безутешной леди тихо угаснуть вслед за мужем закончились в тот момент, когда в ворота дома Бойдов постучался небольшой отряд англичан во главе с сэром Дэвидом Кэвендишем. Известный у себя на родине мореход, бабка которого приходилась родней шотландским Бойдам, в момент смерти сира Уолтера на родине отсутствовал, вернулся совсем недавно и, узнав печальные новости, счел своим долгом лично принести соболезнования вдове дальнего родственника. Как-никак семья! А семейным ценностям сэр Дэвид придавал большое значение, несмотря на то что чету Бойдов он видел в последний раз на их же свадьбе. В общем, он приехал, и Грейс из вежливости его впустила. А дальше (тут леди Кэвендиш улыбнулась) все закрутилось так быстро, что она и оглянуться не успела, как дальний родственник Уолтера стал значить для нее гораздо больше, чем просто дальний родственник. Сэр Дэвид проявлял такие чудеса терпения и деликатности, пытаясь развеять смертную тоску леди Бойд, что все просто диву давались. Он не надоедал своим присутствием, не набивался ни в друзья, ни в любовники, в общем, вел себя именно как родственник, как этакий добрый дядюшка (хотя возрастом был всего на десять лет старше Грейс). Именно он потихоньку возвращал к жизни уже поставившую на себе крест затворницу: привозил ей книги, рассказывал забавные истории, которых знал невероятное количество, сопровождал на конные прогулки… И все это так ненавязчиво, шутя, что Грейс сама не поняла, как так получилось, что в один прекрасный день, встав с постели и распахнув шторы на окне, она увидела, что день-то действительно прекрасный! Леди Бойд улыбнулась, зарылась лицом в охапку полевых цветов (с недавнего времени появлявшихся каждое утро на столике в ее гостиной) и, с аппетитом умяв целую миску горячей овсяной каши с маслом, потребовала у служанки принести ее лучшее платье. И немедленно, она еще вчера вечером обещала сэру Дэвиду прогулку верхом на рассвете…

Вскоре после этой самой прогулки, месяца через четыре, вдова лорда Бойда, не колеблясь, дала свое согласие стать леди Кэвендиш. И за три года, что прошли с той поры, она ни разу не пожалела об этом.

Сэр Кэвендиш увез жену в Англию, окружил заботой и любовью, и Грейс была вполне счастлива. С Иваром они не виделись, да ей, по совести, не особенно этого и хотелось – в сравнении с тихим семейным благополучием былые чувства казались чем-то далеким, глупым и ненужным. Обида на возлюбленного прошла – что уж тут сделаешь, сердцу не прикажешь, остались только приятельские отношения и нечастые письма друг другу. Право слово, дружба – она гораздо приятнее такой вот любви, говорила себе Грейс. В конце концов, помимо ушедшей страсти, им все еще было что сказать друг другу: интересы, воспитание и мысли у них всегда были схожие. Но вот видеться, по мнению Грейс, им все-таки не стоило. И они бы не увиделись еще долго, если бы не весть о его женитьбе. Грейс Кэвендиш все-таки была прежде всего женщиной! И ей было до дрожи охота посмотреть на жену Ивара… «Посмотрела, – подумала она, – и, спрашивается, зачем? Славная девочка, может, и не красавица, но милая. И я ей, кажется, не очень-то понравилась… Что неудивительно, учитывая, как Ивар вокруг меня кругами ходит! Что ему за вожжа под хвост попала? И намеки эти… Нет уж, хватит! – Тут леди Грейс свела черные брови на переносице. – Да, я признаю, что он, оказывается, все еще что-то для меня значит, но на милые внесемейные радости пусть даже не облизывается! Раньше облизываться надо было… Скажу завтра Дэвиду, что нам пора домой. К черту Ивара, к черту Шотландию! Глаза бы мои их не видели…»

Она решительно перевернулась на бок, прижавшись к безмятежно сопящему мужу, и, положив голову ему на плечо, смежила веки. Сэр Дэвид, не открывая глаз, провел рукой по ее волосам и улыбнулся во сне. Ему снилось побережье, рассвет и Грейс – на лошади, в развевающемся плаще. Она призывно махала ему рукой, такая юная, красивая… такая любимая. Лорд Кэвендиш пошевелился, приоткрыл глаза, осторожно переложил темную головку спящей жены с затекшего плеча на подушку и снова уснул.

Глава 15

Нэрис, сморщив носик, рассматривала свое лицо в маленькое круглое зеркальце. Цвету этого самого лица сейчас позавидовал бы даже первый снег.

– Какая все-таки гадость эти свинцовые белила! – заметила она, проводя рукой по щеке. – И кожа от них ужасно сохнет.

– Может, с маслом смешать? – откликнулась Бесс, расставляя на подносе тарелки с завтраком для госпожи.

– Нет, тогда лицо блестеть будет, как блин… – покачала головой девушка. – И белила пятнами лягут. К тому же догадаться кто-нибудь может, из-за запаха…

– Так ведь рано или поздно все одно догадаются. – Служанка налила в чашку теплое молоко и взяла поднос в руки. – Я ж не могу вашего мужа вечно на расстоянии от вас держать. Он с утра уже два раза приходил, о здоровье вашем беспокоится…

– Лучше бы он так о поведении своем беспокоился, – сердито фыркнула Нэрис. Вчерашние страсти поулеглись, и, хотя она все еще была очень обижена, такая забота супруга ей была приятна. Девушка отложила зеркальце, уселась в кровати поудобнее и с удовольствием отправила в рот ложку дымящейся сладкой овсянки. – Бесс, ты в другой раз его все-таки впусти. А то ведь точно пошлют за лекарем, тут-то наш обман и раскроется… Только слышишь – перед этим шторы поплотнее задерни и белила подальше убери. А уж там я сама справлюсь… – Она хихикнула. – Такую умирающую лебедь разыграю, с кашлем и бледностью!..

– Да вы ж не простужены! Раскусит как пить дать, – махнула рукой служанка, усевшись рядом на кровать и подсовывая хозяйке горячую булочку с маслом.

Нэрис весело замотала головой:

– А вот и не раскусит! Все будет натурально… Дай-ка мне из сундучка вон ту склянку. Нет, не эту, левее… С голубым ярлычком.

– Пожалуйте… – Бесс протянула ей нужный пузырек и, с беспокойством наблюдая, как госпожа делает большой глоток какой-то травяной настойки, спросила: – А не опасно это?

– Ни разу, – ответила леди Мак-Лайон, возвращая склянку и снова принимаясь за еду. – Это безвредное отхаркивающее средство. Кашлять буду, как чахоточная!

– И лорд точно позовет лекаря!

– Не позовет. Я все продумала. – Нэрис энергично взмахнула ложкой, едва не накидав себе на рубашку каши. – Пару дней полежу, а потом «пойду на поправку»… Там, глядишь, и дело прояснится…

– Какое такое «дело»?

– Неважно. – Поняв, что сболтнула лишнего, девушка забулькала молоком. – Лорд сегодня куда-нибудь собирается?

– Да он у вас, госпожа, вечно где-то бегает, – скептически отозвалась Бесс, убирая с колен хозяйки опустевший поднос. – Вот, уже с утра, как о вас справился, коня оседлал и умчался куда-то.