Капкан для крысы
Шрифт:
– Чего ты хочешь? – уже спокойней спросил Петр. Игорек его озадачивал. Что-то новое, странное, звучало в его голосе. Что-то такое, что настораживало и не давало относиться к нему, как к ничтожному сопляку. Либо он умело блефует, либо в его рукаве на самом деле припрятан какой-то козырь. И это надо было узнать как можно быстрее.
– Я хочу продолжать трудиться в фирме и приносить большую пользу ее хозяину, – откровенно признался Игорек. – Я думаю, что это у меня неплохо получалось раньше и будет получаться в дальнейшем все лучше и лучше. И еще я думаю, что так оно и будет.
– А я очень сомневаюсь, что так оно и будет, – не сдержал сарказма Сидор-младший. – Я не уверен, что ты будешь приносить мне большую пользу.
– За что ты меня так не любишь? – театрально вздохнул Игорек. – Ничего плохого я тебе не делал, вроде бы. Верой и правдой служил твоему родителю, царствие ему небесное, приумножал его богатства, избавлял от неприятностей с законом. А вот поди ж ты, невзлюбил меня сынок. Завидуешь что ли? Так я твоих денег не брал, дорогу не перебегал, и на место твое не претендовал никогда.
– Ну не нравишься ты мне. Не нра-вишь-ся! – отчеканил Петр.
– И ладно, я же не доллар, чтобы всем нравиться. В общем-то, это не так уж и важно. Лучше было бы, конечно, договориться именно с тобой, но, по большому счету, не обязательно ведь работать именно на тебя. Клином свет на тебе не сошелся.
– Вот и я советую тебе другое место работы подыскать.
– Да зачем же? – деланно удивился Игорек. – Меня это предприятие вполне устраивает.
– Не понял? – напрягся Петр.
– А что тут понимать? С чего ты взял, что ты уже владелец компании? Об этом уже в новостях что ли объявили? Я, например, ничего такого еще не слышал.
– Что ты городишь?! – голос Петра почти перешел в крик.
– Да не волнуйся ты так, а то «кондратий» хватит. Помнишь, я тебе про папин сюрприз намекал? Я ведь не прикалывался, не тот день и случай, чтобы хохмить и разыгрывать. Все очень серьезно.
– Хватит волынить! Выкладывай уже!
– Ладно, – пожал плечами Игорек. – Крепись, парень. Ты, надеюсь, в курсе личной жизни своего отца? Я имею в виду, последнее время.
– Ну?
– То есть ты знаешь, что он достаточно давно и серьезно общался с одной девушкой.
– С этой, как ее… Аня, что ли?
– Точно. Значит, то, что я тебе покажу, ты оценишь правильно и не будешь говорить, что этого не было.
С этими словами Игорек открыл лежавшую на столе папку, достал из нее несколько листочков и протянул их своему собеседнику. Тот взял их неуверенно, как гранату со снятой чекой. По мере того, как он их читал, с ним происходили разительные перемены. Сначала он побледнел, потом на щеках выступили пунцовые пятна, а руки начали подрагивать, сначала чуть-чуть, потом все сильнее и сильнее. Наконец, он отложил в сторону документ, в верхней части которого красовалась надпись «Завещание», и, откинувшись на спинку стула, едва слышно пробормотал:
– Этого не может быть.
– Вот такие вот пироги, Петро, – отозвался Игорек, разминая в руках сигарету. – Если бы на этом документе не стояла моя подпись, я бы тоже отнесся к нему как и ты. Не верю, мол, и все.
– Ты же, вроде, не куришь, – растирая виски заметил Петр, когда Игорек щелкнул зажигалкой.
– Закуришь тут, когда такие дела творятся.
У Сидора-младшего неожиданно разболелась голова. То, что он пережил, было настоящим потрясением, шоком убийственной силы. Это не укладывалось в голове, такого просто не могло произойти в принципе, это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Но вот оно, это завещание, лежит на столе, опровергая собой все законы жизни.
Он ненавидящим взглядом посмотрел на белые листки, сделавшие его жизнь отныне черной. Из завещания следовало, что папа его на старости лет сошел с ума, хотя стандартная формулировка о «здравом уме и твердой памяти» и отрицала этот прискорбный факт. Но чем же иным можно было объяснить то, что отец оставил ему только свой личный «Мерседес», квартиру и офф-шорную компанию на Кипре, на счетах которой лежало около десяти тысяч долларов, оставшихся после последней сделки, в которой использовалась эта компания. Игорьку отходила некая адвокатская контора, «бурундукам» в складчину – охранное бюро, еще нескольким руководителям подразделений фирмы, которых Сидор, видимо, ценил больше остальных – доли Сидора в их собственных фирмочках, дочерних структурах головного предприятия. А все остальное, то, что и составляло непотопляемый костяк его империи – наличные сбережения, счета в банках, в том числе и номерные в Швейцарии, и все основные финансы, вложенные в предприятия, главный капитал Сидора – все это досталось этой мелкой шлюхе Анне.
Игорек смотрел на этого раздавленного человека и испытывал странное чувство жалости вперемешку со злорадством. Святые семейные узы, которыми так гордился Сидор, его отпрыск легко поменял на деньги. То, что он сейчас смертной ненавистью ненавидит своего покойного отца, не вызывало никаких сомнений. Если бы Сидор сейчас ненароком ожил, любимый им Петруша снова отправил бы его в могилу не задумываясь. Вот и вся цена сыновней преданности! Стоит отлучить барчука от папиного наследства, и куда девается эта любовь!
– Ты говоришь, там твоя подпись стоит, – закашлявшись произнес Петр. – Как она туда попала?
– У меня есть лицензия частного нотариуса. Я при твоем отце выполнял роль эдакого личного придворного писаря. Сделки заверял, ну и все прочие дела. Вот и наследство заверил.
– Так ты про него знал?
– Разумеется.
– А почему…
– Тебе не сообщил? – усмехнулся Игорек. – А ты забыл, как по-приятельски ко мне относился еще пять минут назад?
Петр не нашелся, что ответить.
– Да и кодекс чести нотариуса, а заодно и законы, запрещают разглашать эти сведения. Это вторая причина. Есть и третья. Если бы я свистнул тебе, ты, конечно, кинулся бы с папой разбираться. А он, в свою очередь, не стал бы мне грозить «чердак свинтить», как ты, а свинтил бы его тут же. Малоприятная перспектива, согласись? Ну и последнее соображение – Сидор отнюдь не производил впечатление человека, который одной ногой в могиле стоит. Если бы не этот нелепый случай, он еще лет на пятнадцать-двадцать мог рассчитывать. Поэтому и завещание это большой роли не играло, его же в любой момент можно было переписать.