Капкан для призрака
Шрифт:
– Если я правильно понял, ты вспомнил что-то о Замятине?
– Да. Когда я здесь, в пансионате, только появился, он мне сказал, что помнит мое одесское соревнование с ван Коллемом.
– Ну и что? Я тоже хорошо его помню. Ты проиграл голландцу, но этого следовало ожидать, ведь ты давно уже не садился на велосипед, не тренировался. Я когда прочитал в газете, что вы будете на одесском ипподроме соперничать, очень удивился. Зачем ты, Сережа, согласился?
– Видите ли… Когда-то давно ван Коллем проиграл мне мировой чемпионат, был очень этим уязвлен. Вскоре захотел взять реванш, но я тогда уже пересел на воздушный шар и даже не думал о велосипеде. Потом – аэропланы… А
– С этим понятно, – засмеялся Петрусенко. – Вернемся к Замятину.
– Вот что странно, Викентий Павлович! – Ермошин покачал головой. – Замятин знал о ван Коллеме то, что ему и знать-то не положено! Голландца поймали с фальшивыми долларами, вы, должно быть, в курсе? – И, увидев, что Петрусенко утвердительно кивнул, продолжал: – Когда из Одессы его везли в Санкт-Петербург, случилась катастрофа – на рельсах оказался разрыв, паровоз сошел, два вагона опрокинулись. В одном как раз и ехал ван Коллем, погиб он сам и один из сопровождающих его агентов. И в департаменте полковника Герасимова решили пощадить память ван Коллема, все-таки он был спортсменом с мировым именем и славой. Информация о фальшивых деньгах еще никуда не просочилась, и потому решили вообще ее не распространять. Мне же об этом лично рассказал сам полковник, мы с ним дружны, вы знаете… Так вот, этот… Замятин, оказывается, знал о фальшивых долларах! Он мне об этом сказал, что-то вроде: «Вы бы непременно взяли реванш, но голландец разбился, не повезло. А, впрочем, если бы и не разбился, то все равно бы уже не смог соревноваться с вами!» Я спросил его: «Почему?» А он засмеялся так по-детски, руками развел: «Так ведь его заловили с денежками фальшивыми! Где ни суди – у нас или в Голландии, все равно бы сел…»
– Так и сказал? Про фальшивые деньги?
– То-то и оно, Викентий Павлович! Конечно, может быть, он тоже с полковником Герасимовым дружит, но это вряд ли! – пошутил Ермошин. – Я ведь еще тогда сразу удивился: откуда ему знать? Но потом забыл, честно говоря, не придал значения… Другие заботы появились! Но как только вы вчера мне рассказали о том, что это – не Замятин, а самозванец и, скорее всего, преступник, что-то стало меня грызть, тревожить… А ночью я вспомнил этот разговор!
Петрусенко медленно поднял руку, приложил ладонь ко лбу. В эту минуту ему стало все ясно: все разрозненные факты и «мелочи» выстроились в стройный ряд или, может быть, в цепочку, где звенья так прочно связаны друг с другом. Рассказ Ермошина оказался последним, недостающим ему звеном. Оно замкнуло цепь, и Петрусенко понял все.
Он вспомнил вагон-ресторан международного экспресса, которым он ехал сюда, в Германию, своего попутчика и сотрапезника из министерства финансов. Действительный статский советник Шаврин… Они говорили тогда о группе удачливых и неуловимых фальшивомонетчиков и о том, что их следы потянулись сюда, в Германию! Появились фальшивые марки, немецкое правительство обеспокоено. Шаврин ехал в Берлин как раз по этому поводу… А здесь, в курортном Баден-Бадене, происходят таинственные и трагические события, которые как будто совсем не связаны с изготовлением фальшивых денег. Но вот выясняется: человек, скрывающийся под чужим именем, знал секретную информацию, связанную с фальшивыми деньгами…
И еще – Викентий Павлович только сию минуту вспомнил один эпизод! Он стоял на веранде, курил трубку и случайно слышал, как Лапидаров приставал к Грете. Что он говорил тогда девушке, уговаривая ее пойти с ним в его комнату? Да, он обещал ей дать много марок. «У меня
Лапидаров и Замятин! Петрусенко допускал два варианта их взаимоотношений, оба приводили к той развязке, которая есть, – убийству. Они могли быть сообщниками и что-то не поделить. Правда, Лапидаров появился в Баден-Бадене намного раньше Замятина. Этот факт не исключает сговора, но все же… Возможно, Лапидаров узнал в «Замятине» того, кого знал раньше. Ведь оба они, похоже, крутились в одной российской криминальной среде, могли сталкиваться, быть знакомыми. А Лапидаров, судя по его нраву, не мог не воспользоваться таким случаем – начал шантажировать Замятина. Так же, как шантажировал и Лютцев. Да только Замятин – не Людвиг Августович, с ним этот номер не прошел… Впрочем, Лапидаров мог быть и сообщником Замятина, и одновременно шантажировать его – одно не исключает другое…
Викентий Павлович повернул голову к Ермошину. Тот, видя, что Петрусенко задумался, сидел молча, стараясь не выказывать особого любопытства. Хотя ему было очень интересно наблюдать, как у следователя чуть шевелятся брови, время от времени сужаются в щелочку глаза, проскальзывает на губах усмешка. Ясно было, что Петрусенко о чем-то догадался, выстраивает в уме различные версии…
– Прости, Сережа, – кивнул Викентий Павлович. – Я тут кое-что прикинул… Не в службу, а в дружбу – принеси мне с моей веранды трубку и кисет, они лежат прямо там, на столике.
Пока Ермошин ходил к коттеджу, Петрусенко быстренько закольцевал свои рассуждения в одно целое. Если Замятин фальшивомонетчик – тот самый, из группы неуловимых, то где же в таком случае он и его сообщники печатают деньги? Под Москвой это был брошенный, стоящий особняком, в безлюдном месте завод. Под Варшавой – отдаленная, тоже в безлюдном месте, ферма. А здесь, в окрестностях Баден-Бадена?.. Викентий Павлович догадался уже раньше – вернее, предположил. Но ему нужно было логически обосновать это свое предположение. Походы и поездки Замятина в горы, дух Кровавой Эльзы… Конечно же, это замок графини Альтеринг – по-настоящему уединенное место, пугало для местных жителей и туристов. Да еще подступы к нему охраняет полиция! Лучше и не придумаешь! Туда, конечно, трудно добраться, но Петрусенко подозревал, что трудно лишь для несведущих людей. Для фальшивомонетчиков, у которых туда проторена тропа, это наверняка дело привычное.
Но, может, все-таки он ошибается? Викентий Павлович покачал головой: он почти уверен, но все же «почти». Хорошо бы проверить каким-то образом…
– Вот ваша любимая трубка! – Ермошин присел рядом. И, видя, что следователь расслабился, раскуривая трубку, легко откинулся на спинку скамейки и улыбается, рискнул спросить: – Вижу, Викентий Павлович, вам все уже ясно? Помог я вам своим замечанием?
– Еще как, Сережа! – Петрусенко весело обнял его за плечи. – Но можешь помочь еще больше!
– Все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнул Ермошин. – Хотя, конечно, лучше всего у меня получается летать!
– Кстати, ты, кажется, говорил, что твой аэроплан в полном порядке? А как твоя нога?
Когда они вернулись из Карлсруэ, Ермошин рассказывал, что его аэроплану городские власти обеспечили отличный уход, и сейчас машина полностью готова к полетам.
– Нога, благодаря чудодейственным водам, совершенно здорова. Я бы даже сказал – как новенькая!
– Значит, летать можешь?