Капкан для Золушки
Шрифт:
С Ириной Алексеевной у нее были отношения, которые сама Наталья дипломатично называла «непростыми». Мамочка, когда-то преподававшая в педагогическом институте научный коммунизм, не смирилась ни с перестройкой, ни со строительством капитализма. Своих коммунистических убеждений она никогда ни от кого не скрывала, поэтому руководство института, едва дождавшись, пока Ирине Алексеевне исполнится пятьдесят пять, с почестями проводило ее на пенсию.
Первые три года мать злилась на весь мир, писала гневные письма Ельцину и ходила на всевозможные демонстрации.
Наталья любила вспоминать историю, приключившуюся где-то курсе на первом или втором. Тогда Алиса впервые пришла к ней домой вместе с видной демократкой Инкой. И та с места в карьер сцепилась с Ириной Алексеевной по поводу американского империализма.
– Они хотят нас поработить! – кричала Наташкина мать.
– Да с чего вы это взяли? – наскакивала субтильная Инка.
– Деточка, – вспомнив о том, что она преподаватель, Ирина Алексеевна решила объяснить все на доходчивом примере, – деточка, вы любите арбузы?
– Люблю, – опешила Инка, которая никак не ожидала столь резкого перехода.
– А с корками арбузными вы что делаете?
– Выбрасываю.
– А я, деточка, варю из них цукаты. Вы любите цукаты?
– Сложный вопрос, никогда их не ела, но предположим, что да.
– Так вот, – Ирина Алексеевна назидательно подняла вверх указательный палец, – теперь представьте себе, что у вас есть много арбузных корок, сахар и большая кастрюля, а я расскажу вам рецепт приготовления цукатов, но за это вы отдадите мне половину готовой продукции…
– И что?
– Вот именно так поступает Америка. Они используют наше сырье, наше оборудование и нашу рабочую силу, чтобы половину продукции забрать себе.
– Не поняла, – замотала головой Инка. – Без вашего рецепта арбузные корки у меня сгниют, кастрюля заржавеет, а сахар так и останется стоять мешком в прихожей, и никаких цукатов я так и не попробую. Так чем же плохо, если в результате заключенного с вами договора я получу хотя бы половину? Мне же все равно это выгодно.
– Вы ничего не поняли, деточка, – махнула рукой Ирина Алексеевна, потерпевшая педагогическое фиаско, а вечером сказала Наталье:
– Пусть эта девушка сюда больше не приходит. Она заражена враждебной нам американской идеологией.
Когда Наталья вышла на работу и начала разрываться между маленьким ребенком, семейными обязанностями и зарождавшейся карьерой, мать обрушила на нее цунами чувств. Туризм был признан загнивающей сферой экономики. Наталья обвинялась в том, что она помогает «зажравшимся дармоедам вывозить наворованные капиталы за границу», а тот факт, что дочь работает в частной компании, занимающейся бизнесом, вызывал у Ирина Алексеевны праведный гнев.
Наталья обзывалась эксплуататоршей, акулой капитализма, фурункулом на народном теле и прочими нелицеприятными именами. Ее зарплата, смена квартиры и ремонт матери категорически не нравились.
– Надо укрощать свои желания, – бушевала она, меряя шагами Натальину двадцатиметровую кухню, – мы в коммуналках начинали, и ничего. У нас, кроме картошки, ничего не было. А у тебя, ты посмотри, – мать уличающим жестом открывала холодильник, – у тебя тут ананас стоит! Паразитка! Жируешь на народные деньги!
К тому моменту, как у дочери появился фольксваген, мобильный телефон и норковая шуба, мать, к счастью, переехала в Москву, к старшему сыну. Наталья чувствовала, что никогда не отплатит брату за все, что он для нее сделал.
Брат – финансист средней руки – работал в одном из крупных банков и был ярым представителем «класса эксплуататоров», поскольку в его жизни наличествовали черный «Мерседес», часы «Ролекс», жена-блондинка и длинное черное кашемировое пальто.
Однако возможность ходить в Мавзолей и на Красную площадь, видать, действовали на мать умиротворяюще. Ирина Алексеевна буржуем сына не называла и жизнью была вполне довольна.
Наталья с детства не обсуждала с ней свои личные дела, предпочитая бегать советоваться к Алисиной маме Александре Андреевне, которая никогда не читала нотаций и всегда давала мудрые советы. И сейчас Наталья очень смутно представляла, что сказала бы мать, если бы она вдруг рассказала ей, что уже пять лет встречается с любовником при «живом-то муже», этот любовник тоже женат, а несколько дней назад подарил ей кольцо за два миллиона рублей.
Встав на весы, Наталья с удовлетворением обнаружила, что за время болезни похудела на два килограмма. Немного подумав, она решила побаловать себя бутербродом с сыром. Достав из холодильника масло, чтобы немного растаяло, отрезала белый хлеб, который очень любила, но позволяла себе крайне редко, голландский сыр с большими (как отметила бы мама, буржуйскими) дырками, щелкнула кнопкой чайника и машинально включила телевизор.
Шли утренние новости. Наталья ловко орудовала ножом, сооружая вожделенный бутерброд. «Две туристки найдены убитыми на одном из пляжей Патайи», – услышала она краем уха и начала искать пульт, чтобы сделать погромче. Все, что, так или иначе, касалось туризма, ее весьма интересовало.
– Жертвами преступления стали две молодые женщины, приехавшие в Таиланд в последних числах сентября, – говорил диктор. Камера показывала песчаный пляж, шезлонги, стоящие у моря, и окровавленные тела двух молодых женщин, распростертые в этих шезлонгах.
«Теперь цены на туры в Таиланд упадут, – механически подумала Наталья, откусывая от вкусного бутерброда. – Интересно, эти две девахи – ночные бабочки, приехавшие на заработки, или обычные туристки?»
– Тела убитых были обнаружены в воскресенье, 2 октября, на пляже Чомтьен. Прибывшие на место преступления полицейские обнаружили, что россиянки были убиты четырьмя выстрелами. На телах девушек не было следов насилия. Их вещи – сумочки и сотовые телефоны – также остались нетронутыми. По мнению экспертов, убийство произошло около 4–5 часов утра.