Капкан на наследника

Спиллейн Микки

Она поглядела на свою руку и решила, что еще недостаточно готова, поэтому снова облизала палец.

— Десять процентов от миллиардов — это миллионы.

— Умница, детка, а теперь бросай свое занятие, потому что я собираюсь одеться.

Она повернулась на бок и уперлась прямо в меня:

— Ты же обещал сделать это.

— Шарон...

— Тот человек в Нью-Йорке... Винс Тобано. Он полицейский.

— Черт возьми, да можешь ты...

— Все, что от тебя требуется, — несколько слов. Пара предложений.

Ты же всю душу из меня вытряс, заставил ненавидеть себя. Почему просто не рассказать все, как есть?

Черт бы побрал мой вздыбленный член! Бессмыслица какая-то. Жаль, смеяться некому. Я потянулся к брюкам, вытащил из кармана пачку сигарет, сел на край кровати спиной к Шарон и закурил.

— Меня завербовали, — сказал я.

— Кто?

— Правительство. Прикрытие у меня было идеальное. К тому времени я уже разбогател. Из меня сделали дельца черного рынка, через мои руки проходили огромные партии, и, когда что-нибудь срывалось, моей вины в этом никто не находил, просто небрежная работа на другом конце цепочки. Я всегда принимал участие в рэкете. И только само агентство да еще парочка человек знали, что я работаю на другой стороне.

— В Нью-Йорке...

— Винс Тобано — самый честный полицейский из всех, каких тебе приходилось видеть, куколка моя. Второй, кто чуть не наложил в штанишки, — это Чет Линден, именно он командовал операцией по захвату крупной партии наркотиков. Он чуть не спятил от мысли, что я испорчу ему всю картину, и когда я передавал им гроб, то чуть не лопнул, пытаясь сдержаться и не засмеяться. Представляешь, старина Винс получит повышение, а этому идиоту Чету в Пентагоне задницу оторвут за то, что он позволил ситуации так далеко зайти! Ха! Теперь Чет не осмелится послать за мной братву с пистолетами, иначе Винс порвет его на части. Кроме того, я ведь тоже не железный, могу и рассердиться, а это даже хуже всего остального. Этот чертов синдикат потерял партию героина стоимостью миллионы долларов, великие мира сего в смятении, Семья чешет репу, раздумывая, как бы добраться до нас, хотя прекрасно знает, что это им никогда не удастся, и...

Внезапно взгляд мой упал на брюки, и Шарон повернулась поглядеть, что же так привлекло мое внимание. Карман, в который я засунул странный металлический шарик, висел в воздухе.

— ...и мне всегда хотелось трахнуть тебя, — закончил я.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя.

— Тогда почему ты до сих пор не сделал этого?

— Ты же помолвлена. А теперь говоришь, что парень мертв.

— Неужели у тебя и правда настолько высокие моральные принципы, что ты не мог переспать со мной?

— Я предпочитаю думать именно так.

— Слюнтяй! — поддела она меня.

Я повернулся и очень нежно схватил ее за горло.

— Не говори так! — пристально поглядел я на нее.

— Тод чуть было не проговорился.

— О

чем?

— Когда ты уходил на войну, одной маленькой девочке едва исполнилось десять лет, и она была единственной, кто провожал тебя до железнодорожной станции. И ты пообещал жениться на ней, когда вернешься назад, по пути заглянул в магазинчик и купил ей колечко с зеленым камушком. И она не снимала его долгие-долгие годы, пока наконец не решила, что мужчина, которого она ждет, погиб. — Шарон улыбнулась, залезла в карман блузки, вытащила оттуда глупое маленькое колечко и снова нацепила его себе на палец. — Должно быть, ужасно так долго оставаться девственницей. Надеюсь, что будет не слишком больно.

Все произошло слишком быстро, слишком нелепо, слишком хорошо. И в конце нас накрыла огромная приливная волна, пронеслась сквозь меня, смывая все старое и даря взамен новую, чудесную жизнь. Она была такой прекрасной, такой гладенькой, блондинкой и брюнеткой одновременно, изгибы ее тела сводили меня с ума, мышцы ее отвердели, и постепенно нарастало желание высвободиться, испытав потрясающий оргазм. А я был здесь, в ее маленькой комнатке, в которой она спала девочкой, в комнате, которая была так похожа на ту, в которой мой отец занимался любовью с моей матерью, и теперь все должно было встать на свои места, все налаживалось, и фабрика, и старики, и Линтон, и возвращение домой... все будет хорошо, потому что они передали мне этот маленький шарик, который перевернет весь мир.

И когда я перекатился на нее, над нами раздался голос:

— Как мило. Как мило.

Но ему не следовало повторять это во второй раз. Не надо было растягивать наслаждение и наблюдать за обнаженными телами. Слишком долго он решал, куда всадить пулю, потому что, когда за дело берется сорок пятый, он в состоянии разорвать на куски любого, кто подвернется ему на пути, а мой сорок пятый был у меня под рукой. Первый выстрел лишил его руки, а второй не оставил и воспоминаний о лице Арнольда Белла, потому что никакого лица у него больше не было. Кости вперемешку с кровью и кожей повисли на стене за обезглавленным телом, и завтра придется вызывать новых рабочих, чтобы они привели все в порядок и заделали дыру, и если мне очень повезет, то кровь не протечет сквозь трещины в полу и не испортит потолок на первом этаже.

— Что теперь? — спросил я ее.

Эхо выстрелов все еще звенело у нее в ушах. Шарон как ни в чем не бывало поглядела на безобразие, творящееся у двери, и даже бровью не повела. Она не слышала моих слов, но и так знала, о чем я спрашиваю.

Шарон улыбнулась, повернула старый медный перстенек камушком вниз, так что теперь он стал похож на дешевое обручальное кольцо.

— Хорош болтать и трахни меня наконец, — сказала она. — Как пес.