Капкан

Льюис Синклер

Снова долгое и тягостное молчание. Ральф подыскивал слова, которые положили бы конец его мукам в этом безрадостном краю, среди словоизвержений Вудбери. Джо Истер придумает выход. Ральф медлил, не решаясь дать волю словам, которые, может статься, изменят ход его жизни так же быстро, как невинный с виду пузырек, наполненный бесцветным ядом.

Однако поразил всех не Ральф и не Джо, а Вудбери.

Подавшись всем телом вперед под брезентовым навесом, вертя в пальцах трубку, разглядывая ее недоумевающе и огорченно, он произнес с тою мягкостью, которая в рассерженном человеке всегда производит трогательное

впечатление:

— Ральф. Вероятно, я и в самом деле был с тобой не в меру крут. Вот и Джо, видно, того же мнения. Наверное, вы оба правы. Ты уж прости меня, Ральф, дружище. Ей-богу, прости. Я ведь не со зла. Просто характер такой — брякнешь, не подумав… Ну, мир? Давай лапу.

В отсветах костра к Ральфу протянулась пухлая рука, в лицо доверчиво заглянули глаза Вудбери.

Вспышку ярости Ральф встретил бы во всеоружии___ но растрогаться оттого, что Вудбери поступил как порядочный человек, и снова угодить в рабство? Страшно подумать! Он отозвался не сразу. Вудбери подержал руку и уронил. В ранних, подернутых дождем сумерках скрылась река. Ярче запылали в высоком костре сосновые поленья, отбрасывая зыбкие блики на косой лоскут брезента у них над головой. Четыре проводника и индеец Истера сообща, как водится на биваке, готовили ужин, и Лоренс Джекфиш одобрительно пробовал плавленый сыр с перцем, который привезли в жестянках городские лакомки.

Когда Ральф решился заговорить, его волнение уже улеглось. Можно было подумать, что он докладывает дело в суде.

— Поздно, Вас. Ты, в сущности, человек неплохой. Просто разбогатевший невежда — продукт современного общества с его непостижимо нелепой системой обожествления торгового предпринимательства, так что…

— Ну, знаешь, я тебе скажу…

— Минуточку!Но при всем том я больше не в состоянии пройти с тобой ни шагу.

— А придется! И с этой минуты никто за тебя работать не будет…

— Понимаешь, Вэс, тут главное даже не то, что ты меня оскорбляешь. Главное — ты мне надоел. И если Джо придумает, как это сделать, я уйду от тебя. Совсем. Да-да: бросаю, дезертирую — как угодно! На все согласен! Ведь лучше подыхать с голоду в одиночку, чем пировать, когда ты скулишь под боком. Господи, а я так устал, так старался… Ну, да что там! Это — дело прошлое. Сейчас надо… Джо, ты бы не мог меня выручить?

— Видишь ли… — начал Джо и умолк.

В ужасе, гадая, не просчитался ли он, приписав Джо Истеру благородную цельность натуры, холодея при мысли, что снова может стать жертвой убийственного красноречия Вудбери, Ральф взмолился:

— Мне никаких удобств не нужно, Джо. Я проживу и на грудинке — на одном бэнноке. Дождь, пороги — это мне тоже не страшно. Но загубить весь отдых с этим напыщенным ничтожеством, этим остряком-самоучкой, этим…

— Эй-эй! Осади! — добродушно прервал его Джо. — Я разве о трудностях? Просто задумался, где тебя лучше устроить у себя в Мэнтрапе — на крытой веранде или в комнате для гостей. А так — какой вопрос, Ральф! Если ты не против заехать ко мне, повожу тебя на рыбалку по нашим местам, неподалеку от дома, ну, а потом берусь доставить к поезду. Я присмотрел одну полянку для пикника — лучше не найдешь, — обязательно надо будет тебе показать…

И тут великий Вудбери не

выдержал.

Его прорвало, и он заклокотал, извергая потоки огнедышащей лавы:

— Ну, а теперь, когда вы тут мило порешили, как провести вдвоем лето, и даже пикничок не забыли, позвольте и мне вставить пару слов! Этого Прескотта, Истер, я его подобрал в Нью-Йорке; он в ту пору до того дошел, что у него руки тряслись. То ли наркотики, то ли за галстук закладывал потихоньку — не знаю, врать не хочу. Я беру его в долю. Даю возможность участвовать в поездке, которую подготовил я один. Потратил месяцы. Телеграммы, хлопоты. О расходах говорить не приходится — да и плевал я на расходы! И после всего этого…

— Я свою долю внес, — уточнил Ральф, но Вудбери будто не слышал.

— …после всего этого он меня подводит. Кстати, вы, может, думаете, мистер Прескотт, я буду очень убиваться, что лишился вашего драгоценного общества? И трус, и нытик, и брюзга! Где еще найдется такое сокровище — где, я вас спрашиваю? Покажите мне его! И если вы воображаете, что я все ночи напролет буду сидеть и плакать без вашего высокоученого общества, так вы очень ошибаетесь, только и всего, очень и очень ошибаетесь! Катись, скатертью дорога! Удерживать не собираюсь! Боже упаси! Только одно позволь тебе заметить, мой милый — мой миленький соплячок, выскочка несчастный: эти индейцы — мои. Их нанимал я.

И эти лодки — тоже мои. Я их покупал! Мы договорились, что ты за свою лодку заплатишь после — вернее, за то, что от нее останется, когда ты еще пару раз продырявишь ее на порогах! Но откуда я знаю, вдруг ты не заплатишь? Вдруг ты от долгов привык отпираться так же, как от товарищей в походе? Я с тобой еще в покер на честное слово не играл — уберег господь!

— Браво, — сказал Ральф.

— Короче, — продолжал Вудбери, — если ты так очаровал своим разговором дорогого мистера Истера и он желает прихватить тебя с собой, — пожалуйста. Только когда я прибуду в факторию Мэнтрап, у меня состоится небольшой разговор с тамошними белыми — настоящимибелыми, — и когда я им выложу все, что знаю, едва ли мистера Ральфа Прескотта примут с распростертыми объятиями!

Все это время Джо Истер был тих, как статная ель, что росла за навесом, — впрочем, ель хоть вздыхала на упрямом ветру, под неумолчным дождем. Только раз, не дожидаясь просьбы, Ральф вложил ему в руку сигарету. Джо сунул в костер веточку, прикурил. Пламя осветило его худое лицо, резче обозначив морщины, точно черные рытвины в красноватом грунте. Теперь он заговорил, негромко и равнодушно:

— Ты не прибудешь в факторию Мэнтрап, Вудбери.

— Да неужели?! Что вы говорите?! Очень интересно, кто это меня остановит!

— Вот так, Вудбери. Не прибудешь. Меня мало трогает, что ты пустишь слух — среди таких людей, как Папаша Бак и Джордж! — будто Ральф — отъявленный прохвост и будто я его умыкнул. Мне просто-напросто не по вкусу твои сапоги, Вэс. И эта неопрятная привычка спать одетым. Так что в Мэнтрапе тебе не бывать. Ты повернешь…

— И кто ж это мне запретит?

— Я. Здешний мировой судья. Мне придется тебя задержать. Доставим в Медвежью Лапу и сдадим под суд за отстрел лося в неохотничий сезон.