Капкан
Шрифт:
— А ты решил начать контролировать меня? Не поздно ли? — ухмыляюсь, не собираясь отчитываться перед ним.
— Да, решил! Ты лезешь не своё дело!
— С каких пор тебя стали заботить мои дела? — не сдерживаю усмешки.
— Как только мне сообщили, что ты навестил Эрнеста! — я не знаю, что больше меня повергает в шок: непринуждённость, с которой он произносит эти слова, или то, что он знал про Эрнеста.
— То есть, всё это время ты был в курсе, что он жив?! — сжимаю кулаки, успокаивая нахлынувшую злость.
— Да. Но откуда об этом узнал ты?
Резко вскакиваю с места, откинув
— Думаешь, ты имеешь право сейчас спрашивать об этом? — опираюсь кулаками об стол, за которым он продолжает спокойно сидеть. — Где альбомы с этими людьми? Я проторчал на чердаке два долбанных часа, — цежу сквозь зубы, — И не нашёл ни одной фотографии с ними.
— Что ты хочешь там найти?
— Соскучился по всем, — отвечаю с сарказмом.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему, — встаёт с места и уверенно направляется к книжным полкам; достаёт оттуда кожаный альбом и протягивает его мне. — Возможно, пора нам поговорить.
Проигнорировав его слова, беру альбом в руки и сажусь на место. Открываю его, и с первых страниц воспоминания уносят меня далеко в детство.
Я был трудным, неуправляемым ребенком. Постоянные драки, плохие отметки и опасные ситуации, в которые я попадал, подтолкнули родителей к мысли, что суворовское училище меня исправит, и отправили туда.
Так я приобрёл жесткую дисциплину, научился стойкости и умело управлять своим гневом. Но мой скверный характер так и остался со мной.
Однажды, во время моих летних каникул, к нам в гости приехал папин друг со своей семьей. Мое внимание привлекла девочка, в чьих светлых волосах запуталось солнце. Она стояла в стороне и мило улыбалась, пока взрослые приветствовали друг друга. «Красивая» — пронеслось тогда в голове. Я разозлился на себя за эту идиотскую мысль, хотел повернуться и уйти к себе в комнату, но заметил, что улыбка пропадает с её лица. Не понимая, что произошло, проследил за её взглядом и увидел, что она смотрит на соседского пса, который часто прибегал к нам во двор. Он, виляя хвостом, направлялся прямиком на нее, и она, завизжав, бросилась бежать от него — в этом была её ошибка. Конечно, приняв это за игру, Рекс побежал вслед за ней. Я сам не понял, как бросился в след за ними и настиг её на секунду раньше пса. Сбросил её на землю и прикрыл собой, пока взрослые оттаскивали собаку от меня.
Встав, я снова глянул на нее и наткнулся на большие зеленые глаза, полные слез. Я почувствовал какую-то хрень внутри, не понимал, что, черт возьми, со мной происходит, почему я хочу, чтобы она снова улыбнулась? Я чувствовал себя полным идиотом, а я ведь им не был.
— Как тебя зовут? — услышал её тонкий голос.
Посмотрел на нее сурово и бросил сквозь зубы:
— Роланд.
— Я Ариана. Можно я буду называть тебя Роли? — вытерев слезы, она широко улыбнулась и протянула мне руку.
Я был так счастлив видеть радость на её лице, что с тех пор делал все, чтобы она улыбалась чаще. И даже согласился на это идиотское «Роли».
Я сбегал по вечерам из дома и тратил на дорогу около получаса, чтобы оказаться под окнами Арианы. Не знаю, что тогда мной двигало, но я получал особое удовольствие, когда ночью видел её в оконной раме, слегка сонную, но такую улыбчивую. Тогда не было телефонов, чтоб разговаривать
Наверное, я был влюблён. По крайней мере, ничего более светлого с тех пор я не испытывал ни к кому.
Вздыхаю с облегчением, когда не нахожу ничего общего между Арианой и Медеей, кроме зелёных глаз. На лице невольно появляется улыбка, пока я рассматриваю фотографию девочки. На сердце становится тепло — такое со мной теперь случается редко.
Но моя улыбка быстро слетает с лица, когда на следующей странице я натыкаюсь на фотографию Нелли — жену Эрнеста. Нет, Медея нисколько не похожа на Ариану, но она точная копия её матери.
— Что это, бл*ть? — я слышу сумасшедший стук собственного сердца, пока перелистываю фотографию за фотографией, где изображена Нелли. — Я спрашиваю тебя, что это? — поднимаю глаза на отца. — Какого черта она так похожа…
— На Медею? — заканчивает сам, не дав мне договорить.
Будто по щелчку пальца все замирает вокруг. Я смотрю ему в глаза, в надежде, что он сейчас скажет мне, что Медея племянница Нелли или ещё какую-нибудь чушь. За доли секунд я прокручиваю в голове все косвенные факты, указывающие на то, что Медея и есть Ариана, и поведение Эрнеста рядом с ней. Он был взволнован и слишком заинтересован девушкой, хоть и старался это скрыть. И почему только сейчас я придаю этому значение?
— Они родственницы? — спрашиваю, сводя челюсть. — Пап, пусть она хоть будет внебрачной дочерью Нелли, но только не говори, что она Ариана!
— Ты ведь пришёл сюда за ответами. Вот, — разводит руками, — Получай их.
— Ты сейчас утверждаешь, что Медея — это Ариана? — переспрашиваю в последний раз, чувствуя, как лопается терпение.
— Да, Роланд!
— Бл*ть! — срываюсь на крик. — Бл*ть!
Вскочив с места, ударяю кулаком об стол.
— И ты мне об этом говоришь только сейчас? Только сейчас, пап? — я весь краснею от ярости.
Температура тела выходит за пределы нормы. В голове всплывает все, что я когда-то говорил Медее. Все, что делал, все, что думал о ней. Я ведь трахал её, как последнюю дрянь. А она оказывается Арианой?
— А почему я должен был сообщить об этом раньше? Ты ведь везде и всюду утверждаешь, что вас связывают исключительно рабочие отношения, — его сарказм хочется затолкать в глотку.
— И ты такой наивный поверил в это? Если, бл*ть, знал, что я общаюсь с ней, какого черта молчал?
Меня в конец срывает с цепи. Я кричу, сношу и крушу все вокруг.
— Да ты знаешь вообще, во что я её впутал, как к ней относился и что говорил? — кричу ему прямо в лицо. — Бл*ть, да как вообще все это могло случиться?
— Только не говори, что она была замешана в ваших с Демидом делах! — наконец, и в его глазах созревают эмоции.
Ничего ему не отвечаю, по моему состоянию, он и без слов все понимает и берётся за голову. Я матерюсь, осознавая масштабность п*здеца, который случился. Я злюсь и ненавижу себя за каждое слово, произнесенное в адрес Медеи. За то, во что ввязал и каким опасностям подвергал. Я ненавижу её за то, во что она себя превратила, какой редкостной с*кой стала. Я ненавижу всех тех, кто знал правду и молчал, не дав мне возможность вовремя поступить иначе.