Капкан
Шрифт:
Женщина молчит, а потом, будто набравшись смелости, произносит:
— Сынок… — меняется в лице, заметив гнев, который вызвало ее обращение. — Твой отец дал добро на встречу с Лайлой, так какое ты имеешь право считать свое решение выше его?
— Раз ты здесь стоишь и унижаешься передо мной, значит имею все права на это! — отталкивает её и хочет уйти.
Но она хватает его за руку, вновь приковав внимание к себе. Смотрит на него глазами полными слез, но Роланд не реагирует, натянув на лицо каменную маску. Тогда, женщина встает перед ним на колени.
— Умоляю, поговори с Лайлой, —
У меня не выдерживают нервы. Наплевав на то, что потом получу за свой поступок от Роланда, я подхожу к ним и поднимаю женщину с колен.
— Мать на колени ставить — это даже для тебя слишком! — шиплю на него.
Я понимаю его. Со всей его ненавистью и презрением — понимаю и принимаю тысячу раз. Будь я мужчиной, поступала бы именно так.
Но я женщина. И знаю, что бывают мгновения, когда ты, потеряв рассудок, совершаешь непростительные ошибки. Но расплата, даже в случае этой женщины, слишком сурова. Она мать и имеет право на шанс наладить отношения с родной дочерью.
— Ушла отсюда!
— Ты хотел уходить, так уходи сам, — меня трясёт от злости и страха.
— Я с тобой ещё поговорю! — бросает зло и, вновь посмотрев на мать с отвращением, разворачивается и уходит.
Как только он скрывается за входной дверью бара, я поддерживаю еле стоящую женщину и стараюсь обнять, чтобы успокоить от истерики, в которую она впала.
— Не действуют на него ни слезы, ни молитвы. Если вам позволяет Ренат Янович, то лучше бейтесь в закрытые двери Лайлы. Там вам быстрее откроют.
— Зачем я ему сказала эти слова? — закрывает лицо руками. — Зачем обвинила? Он ведь не виноват, — сетует на саму себя.
В её словах я вдруг вижу себя. Ведь легче всего переложить всю вину на плечи, как кажется, сильного мужчины. И только сейчас понимаю, сколько горькой ответственности мы возложили на его плечи. Может Крис права? Может нам и не снилась та война, которую проживает Роланд в своей душе?
От чего-то хочется плакать вместе со Стеллой. Но я лишь стараюсь её успокоить. И когда она перестаёт плакать и благодарить меня за поддержку, я сажаю её в такси и возвращаюсь в бар.
Не найдя Роланда в зале, иду к нему в кабинет. Стучусь, не дождавшись ответа, открываю дверь и, не увидев там никого, вхожу вовнутрь. Осмотрев помещение и весь второй этаж, которые нисколько не изменились и остались все в том же выдержанном и благородном стиле, я решаюсь на безумие. Проверив ещё раз коридор на отсутствие Роланда и его помощников, я захожу обратно в кабинет и подхожу к его рабочему столу. Судорожно начинаю искать флешку, постоянно вслушиваясь в звуки, чтобы не пропустить Ханукаевские шаги. Открываю один шкафчик за другим, перебираю документы, раскрываю все папки, в надежде, что флешка может быть спрятана в одной из них. Но все четно. Ясно, что Роланд не станет прятать нечто важное в открытом столе в открытом кабинете. И хоть я это понимаю, все равно отчаянно стараюсь найти хоть что-то, продолжая верить в свои собственные силы.
Услышав приближающиеся шаги, успеваю лишь привести в порядок документы и закрыть шкаф. Роланд входит в комнату и, увидев меня, сидящую за его столом, подозрительно прищуривается. Замечаю на его лице не остывшую
— Ты что тут делаешь?
— Искала тебя, — встаю, подхожу к нему, — Хотела поговорить, — поправляю воротник его белой льняной рубашки. Вижу, как его дыхание становится ровнее, взгляд, что был полон злости секунду назад, смягчается.
— Хотел бы я удивиться, что ты подслушала разговор, но не могу. В этом вся ты — всегда суёшь свой нос, куда не просят.
— Мы в этом с тобой так похожи, не так ли? — улыбаюсь, стараясь сгладить острые углы. Мне сейчас не до конфликтов.
Оторвав мои руки от себя, отходит, садится за стол и внимательно проходиться по нему глазами, будто проверяя все ли на месте. Становится не по себе от подобного недоверия ко мне.
— Может, стоит поговорить с Лайлой? — начинаю осторожно разговор. Подхожу к нему, касаюсь лица. — Возможно, она боится обидеть тебя, поэтому не идёт на контакт с мамой?
Он замирает, глаза темнеют и, когда мне кажется, что последует очередной ураган, он меня удивляет — берет мою руку с лица, тянет к себе и сажает на колени.
— Объяснять, что это не твоё дело, смысла нет. Поэтому, постараюсь объяснить доходчиво другое — я не хочу, чтобы моя сестра имела связь с потаскухой! — произносит с таким бессердечием, что становится дурно.
С ужасом смотрю на него. Не верю, что сын может сказать вслух подобное о матери, какой бы она не была.
— Ты ведь не знаешь всей правды, — вступаюсь за женщину. — Она могла разлюбить твоего отца и любить этого мужчину. Ты не думал об этом?
— А должен? — берёт меня за подбородок.
Чувствую, что выхожу за грань и могу снова вывести его из себя, но решаю не останавливаться:
— Допустим, я вышла замуж и родила ребёнка, а потом встретила тебя и потеряла голову. И вот я голая лежу в одной постели с тобой — как это характеризует меня как мать? Я ведь предаю мужа, но не ребёнка.
— То есть, — он начинает усмехаться, вновь смотря на меня глазами охотящегося зверя, — Ты меня любишь?
Его вопрос, будто весь кислород из комнаты забирает. У меня застывают все органы чувств. Понимаю, что должна сказать что-то, съязвить, сменить тему, но не могу. Зачем? Уверена, ему не составит труда прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос.
— Я шучу, малышка, — продолжает ехидно улыбаться, — Просто следовал твоим словам.
И не дав ничего ответить, притягивает к себе и целует в губы. Обвив шею руками, прижимаюсь к нему крепче и утопаю в нем.
Это так паршиво — любить и сходить с ума по человеку, который является сущим кошмаром, не признающий детей и семейных ценностей. Я это прекрасно понимаю головой, но внутри все тянется к нему, считая его лучшим воплощением мужчины.
Стук в дверь заставляет нас остановиться. И прежде чем успеваю встать с Роланда и привести себя в порядок, дверь в кабинет открывается, и я теряю дар речи, увидев перед собой знакомого мужчину. Как же давно я его не видела и как давно не вспоминала. Кажется, буквально каких-то шесть лет назад — он был самой большой моей любовью и мечтой, а сейчас никакие воспоминания о нем не трогают моей души. Каким же сильным клином оказался Роланд, раз с корнем выбил из меня болезнь по имени Эльдар.