Капля воды - крупица золота
Шрифт:
— Иди-ка к нам, сынок, познакомься с моим другом Моммы Мергеном. Он подкачал малость, заставил всех нас поволноваться за него, но все, слава аллаху, обошлось благополучно, и скоро он сможет петь и плясать на свадьбе своей дочери.
Моммы, чуть бледный, осунувшийся, пока Артык разглагольствовал, с доброжелательным любопытством приглядывался к Бабалы. Приподнявшись в постели, он удовлетворенно и тепло сказал:
— Вот ты какой, Бабалы Артык… — И протянул ему исхудалую руку: — Здравствуй, сынок. Давно мечтал с тобой повидаться. Садись, садись, чувствуй себя, как дома. Аджап! Принеси чай гостю.
Когда Бабалы пристроился
— Не пойму никак — вроде и похож на отца, и не похож.
— Куда ему до меня! — засмеялся Артык. — Я ведь был лихой вояка. А он вон конфузится, как красная девица.
Бабалы и правда все никак не мог избавиться от чувства неловкости. Но постепенно он все-таки осваивался с обстановкой, а когда Аджап принесла и налила ему чай и он занялся привычным, отвлекающим от всех забот делом — чаепитием, то язык у него развязался, он начал расспрашивать Моммы о его самочувствии, Моммы, отвечая, проявил удивительную словоохотливость. И все время опасливо косился на Артыка, Он знал, что Артык возмущен статьей о «самодурстве» Бабалы, и боялся, как бы тот в сердцах не накинулся на сына. Потому он и старался оттянуть время.
Но и Артык не спешил завязывать разговор о статье. Терпеливо дождавшись паузы в беседе Бабалы и Моммы, он сказал:
— Ты хорошо сделал, сынок, что приехал. С родителями Аджап тебе давно следовало познакомиться. Тем более что это мои друзья. Я думаю, и Моммы доволен — как, Моммы?
— Бабалы для нас дорогой гость.
— А я ждал, ждал весточки от Аджап, — принялся объяснять Бабалы, — и не выдержал, решил проведать Моммы-ага. А заодно провернуть кое-какие дела в министерстве.
У Моммы от возбуждения проступил на щеках слабый румянец, он сел в постели:
— Спасибо, сынок. Я-то приготовился хворать в одиночестве — глядь, дочка приехала, потом Артык, теперь вот ты… От такого наплыва родни болезнь-то и отступила. Честное слово, я отлично себя чувствую. Думаю, хватит мне лежать, подобно вьюку, сваленному с ишака. Пора уже и подниматься.
Артык погрозил ему пальцем:
— Расхорохорился!.. Аджап сама тебе скажет, когда можно встать.
Он перевел вопросительный взгляд на сына:
— А чего тебе в министерстве понадобилось?
— Надо было решить один важный вопрос.
— Кажется, я догадываюсь, что это за вопрос. — Артык потемнел лицом, сжал кулаки: — Ух, жаль, не удалось мне тогда с ним посчитаться как следует!
— С кем, отец?
— С одной важной птицей… Я бы его придушил, как курицу, если бы Моммы не помешал.
— Отец, отец! Сейчас не гражданская война.
— Война не война, а жаль, что я его упустил. Надо было вогнать ему в глотку собственные его зубы.
— И тебя не удержал бы партбилет, лежащий в кармане?
— Партбилет — это моя совесть, А совесть велит мне не церемониться с негодяями.
— Ты ставишь совесть над порядком, законом, принятыми нормами поведения? Ай, отец, отец. Ты, гляжу, и сейчас все тот же лихой вояка.
Видя, что сын осуждающе качает головой, Артык взорвался;
— Что же, совести моей — тащиться в хвосте у ваших норм? Смотри, Моммы, этот щенок учить меня вздумал! Возомнил, что раз школу окончил, перевернул больше книжных страниц, чем я, так может читать мне нотации! А я выучил наизусть книгу жизни. Она потолще всех твоих книг, Бабалы. Твои знания
Глаза Артыка горели — Аджап казалось, что они вот-вот начнут метать молнии. Бабалы попытался было вставить слово — отец стукнул кулаком по ковру:
— Ты молчи! Ай, какой храбрец выискался — побежал в свое министерство, вместо того чтобы разыскать мерзавца и свернуть ему шею! — Неожиданно взгляд его потеплел: — Эх, сынок, сынок, я ведь все вижу, все понимаю. Когда Меллек Веллек вывернул перед нами свое гнилое нутро, я мог бы предсказать, что он сотворит какую-нибудь подлость. Не так уж их много, этих меллеков, чтобы еще гадать — чьих рук то или иное черное дело. Плохо, что мы не всегда вовремя даем по этим рукам. Ты и Моммы, к примеру, слишком уж добренькие. Моммы, Моммы, почему ты меня тогда остановил?
Артык уронил голову на грудь. Все молчали. А Бабалы в душе радовался, что встретил понимание, поддержку и у отца. Похоже, что Алексей Геннадиевич прав, и Меллек Веллек уже вырыл себе яму, восстановив против себя всех честных людей.
Бабалы, правда, еще не знал — насколько глубока эта яма…
Глава сорок четвертая
СВИДЕТЕЛЬ ИЗВОРАЧИВАЕТСЯ
Судье пришлось сделать ему замечание:
— Здесь курить нельзя. Прошу вас соблюдать установленный порядок.
— Ах, извините. Не знал.
Меллек скомкал папиросу и бросил ее себе под ноги. Судья покачал головой:
— Меллек Веллек, кажется, вы человек культурный, образованный…
— Вы угадали, я иногда по складам читаю газеты… — В голосе Меллека звучали издевательские вотки.
Судья принял официальный тон:
— Свидетель Меллек Веллек. Вы знакомы с обвиняемым, Мурруком Гышшиевым?
— Знаком — не то слово. Я знаю его чуть не со дня рождения.
— И что вы можете о нем сказать?
Меллек откашлялся:
— Хм… Если мой долг — говорить правду, то я обязан аттестовать Муррука Гышшиевича лишь самым положительным образом.
— Мы слушаем вас.
— В мире, конечно, происходят порой самые удивительные события. По воле стихий временами даже земля сотрясается. Так вот, меня меньше поразило бы землетрясение, чем тот факт, что уважаемый Муррук Гышшиев, видный хозяйственник, человек, всем известный, сидит на скамье подсудимых. Я мог бы поверить даже в то, что от верблюда родился осел, но я не верю утверждениям следствия — что Муррук Гышшиевич запустил руку в государственный карман. Это не укладывается в моем сознании!