Капризы неба
Шрифт:
– Свяжете потом, - нервно сказал Орехов.
– Пока пишите то, что помните о ней. Если, конечно, в вашей истории у неё была роль поважнее роли мебели.
– Ещё какая роль. Она была способна видеть будущее...
Глен вздрогнул от посетившей его мысли-воспоминания. «Я вижу корабль полный людей. Веселящихся людей. Столы с едой и выпивкой...Человека в белом халате...». Он имел особенность запоминать нужные детали и фразы без всяких искажений. Человек в белом халате из видения Раи всплыл перед ним только что, хотя другой человек в белом халате (а может, и тот же) уже давно сидел перед ним за столом.
– Видеть будущее?
– Орехов посмотрел на Глена поверх очков.
– Это интересная деталь. Она видела что-то определённое? Далёкое, близкое будущее?
Глен
– Можно сказать, она предвосхищала события, которые случались с нами буквально через считанные часы после предсказаний. В нашем положении об отдалённом будущем думать не приходилось.
– Вот на этом фундаменте и постройте новую сюжетную конструкцию. Все материалы у вас на руках, Георгий Аркадьевич. Точнее, в голове.
– Орехов встал с кресла и подошёл к Глену.
– Позвольте я проведу вас в вашу палату, где в ближайший час вы сможете поработать над главами, а затем мы займёмся извлечением вашего родного сознания из глубин прошлого. После чего вы уже вернётесь к работе с привычным пониманием дела.
Глен вновь впал в некую прострацию. Возможно, процесс извлечения родного сознания уже начался сам по себе. А может быть, грань между автором и его произведением стёрлась окончательно. Глен отдал бы всё, лишь бы узнать, какой из этих двух вариантов верный. Молодость и волосы, с которыми он уже расстался без всякой радости, были всё же не самыми ценными атрибутами прошлой жизни, сейчас он готов был продать за понимание истины даже свой литературный талант. Но подходящих покупателей в коридорах санатория он так и не встретил, а многие из неподходящих, по ощущениям, и сами были не прочь вступить в торгово-рыночные отношения с монополистами истин в белых халатах.
Словно пробегающие перед глазами кадры хаотичной съёмки, коридоры вскоре сменились статичной панорамой палаты. Режим звука был включён в позицию «беззвучно», поэтому финальные наставления доктора Орехова мозг Глена не уловил и, как следствие, не проанализировал. Вместо этого начался анализ ситуации. Что можно сделать для спасения, спрашивал себя он? Как сбежать? Куда бежать потом? Слишком сложные вопросы оставались без должных ответов. Впрочем, помимо механического побега, оставался и альтернативный вариант - бегство с помощью чернил и бумаги. В прошлый раз попытка повлиять таким способом на сюжетный ход рассказа произвела обратный эффект. Стоит ли рисковать сейчас? Или попробовать пойти от противного и написать отрицательные изменения сюжета в надежде получить положительные? Всё это напоминало Глену игру в рулетку с очень высокими ставками. Конечно, в том случае, если версия доктора была верной, он ничего не терял, разве что несколько потенциальных глав для второго издания своей книги. Но оптимизм - главный враг реализма. Поэтому Глен рассматривал худший сценарий своего положения.
Он осмотрел палату на наличие в ней необходимых материалов для работы. Учитывая текущую эпоху, он ожидал найти что-то вроде технологичного устройства быстрой печати, но к своему удивлению обнаружил на деревянном столе бумагу и шариковую ручку. Наверно, его современный аналог вместе с доктором заранее подготовились к провалу и решили не проверять, сколь быстро Глен сможет найти общий язык с незнакомой ему техникой. Бумага была беспроигрышным, хоть и устаревшим, вариантом.
Сев на койку, он заметил валявшийся под ногой комок бумаги. Глен подобрал его и развернул. На одной стороне было написано всего два слова и число: «пункт прибытия - 1986». Что это может означать? 1986 - год его рождения. Никаких прочих событий, связанных с этой датой, он не припоминал. На другой стороне оказался нацарапан небольшой текст: «Ради спасения тебе придётся кое-что сделать и напрячь память. Напиши пару страниц любой приходящей на ум белиберды для доктора, отдельно напиши всё, что ты помнишь об издательстве, и надёжно спрячь рукопись. Скоро она
Глен потеребил записку. Если верить написанному, ему что-то известно об издательстве, хотя сейчас он ничего конкретного не мог вспомнить ни об одном издательстве. Речь наверняка идёт о «Богах иллюзий». Выходит, его предположение об их причастности было верным. Кто-то вколол в его память неплохую дозу транквилизатора, и она погрузилась в глубокий сон. Придётся найти способы её разбудить. Пока же он приступил к первой части плана - написанию белиберды для доктора.
Внезапно память пошевелила конечностями, мысли выстраивались стройными рядами в голове, и он кинулся изливать поток слов на бумагу.
Время шло, старческая кисть Глена работала в непривычном для себя темпе. Последний раз он писал от руки большие тексты во времена университетских лекций. И хоть в этот раз текст нельзя было назвать слишком большим, та скорость, с которой он его писал, очень быстро утомила старика. Старика, который и вовсе мог не писать таким способом лет шестьдесят. На исходе часа Глен уже исписал почти пять из восьми имеющихся в распоряжении листов. В обычных условиях он восхитился бы своей скоростью работы, но сейчас на эту особенность он не обратил никакого внимания.
Хорошо, что он обратил внимание на время: час истекал, пора прятать рукопись. Но куда? Он ещё раз осмотрел палату. В углу на журнальном столике лежало несколько толстых книг. Старомодное увлечение старика, надо понимать. Глен плотно спрессовал листы и открыл одну из книг. К его удивлению, внутри зияла полость. Страницы были аккуратно вырезаны по центру, создавая глубокий карман внутри толстого тома. Там уже находились сложенные исписанные листы. Времени для чтения не было, поэтому Глен быстро запихал туда новую партию рукописей и положил книгу обратно на стол. Затем сел на койку и сделал вид, что ещё работает над текстом. В первые секунды он даже не заметил появившегося в палате доктора Орехова вместе с ещё двумя масштабными фигурами в белых халатах.
– Как успехи, Георгий Аркадьевич?
– любезно поинтересовался главврач.
– Я ещё не закончил.
– К сожалению, вынужден вас прервать. Нельзя больше затягивать преобладание сознания Глена над вашим собственным. Это чревато более серьёзными осложнениями, с которыми даже нам будет нелегко справиться.
– Ладно!
– Глен демонстративно бросил ручку на стол и потряс онемевшей кистью.
– Всё самое основное я, в принципе, изложил. Теперь можете делать свою работу.
Орехов с довольным видом взял со стола исписанные листы, аккуратно сложил их и засунул в карман халата. Глена провели в процедурный кабинет, где он провёл около двадцати минут, после чего вышел в коридор и попросил у санитара стакан ананасового сока. Теперь он знал, что его любимым соком был именно ананасовый, а не вишнёвый, знал, как звали санитара, мог процитировать многие предложения из «Мёртвого штиля» и вспомнил обо всех разговорах с доктором Ореховым, включая самый первый их разговор, когда Георгий Аркадьевич пришёл в санаторий с чётким планом написать свою последнюю книгу. Знал и помнил - да, но являлся ли он исконным носителем этих знаний и воспоминаний? Или же они были имплантированы ему в том процедурном кабинете? Остатки смятений Глен проглотил вместе с любимым напитком. Теперь не было никаких сомнений в том, что он - Георгий Аркадьевич Джинин.
Старик вышел в парк и вдохнул весенний аромат природы. Увидев свободную лавочку, он примостился на ней и с блаженной расслабленностью стал наблюдать за пролетающим по небу косяком птиц. Молодой пациент проходил мимо, но, узнав старика, подсел к тому.
– Добрый день, Георгий Аркадьевич!
– Здравствуй, Арсений.
– Как продвигается работа над скрытыми главами?
– Сносно. Мне ещё предстоит разобраться во многих открытых главах. Редакторы, очевидно, уже решили, что я умер, и мои материалы можно издавать в совершенно извращённом виде. Раньше всё было в рамках правил, поэтому я писал текст, отдавал им и закрывал на все изменения глаза. Но в этот раз они перешли грань.